Похититель секретов (сборник)
Шрифт:
Ахмед Табба сидел неподвижно, словно каменное изваяние. Только капли пота катились из-под клетчатого платка, нарушая представление о твердом сухом камне. Да выпученные глаза лихорадочно блестели, что у статуй, как правило, не наблюдается. Он явно не знал, что делать. Естественная реакция агента меня обрадовала: значит, местная контрразведка не входит в число неизвестных Центру факторов, определяющих поведение Анри.
Второй араб продолжал говорить по телефону. Я чуть понизил голос.
– Очевидно, мне надо представить дополнительные документы. А не поужинать ли нам сегодня в «Гранд Хайятте»? Там все и обсудим…
Менеджер качнул головой и промокнул потный лоб платком из тончайшего батиста.
– Завтра в два верблюжьи бега. Советую посетить, туристам это всегда интересно.
Окаменелость
Засыпанные снегом серые скалы, россыпи валунов, заснеженные ели в огоньках рождественских гирлянд, подвесная канатная дорога с креслами на три человека… Народ поднимается в гору, а потом сверху несутся лыжники, из ледового желоба вылетают сани, по желобу поменьше скатываются дети на ярких пластиковых матрацах… Я бывал на Чегете, в австрийском Интерлакене и в швейцарском Андерматте – все очень похоже. Изображаю глуповато-удивленную улыбку, мотивированно осматриваюсь по сторонам…
Но «хвоста», сопровождавшего меня от самого «Этисалата», не вижу. Неужели он остался у входа? Самое умное – именно так и поступить. Но преследователь не вел себя особенно умно: довольно грубо шел по пятам, когда я взял такси, он почти открыто вскочил в следующее и ехал следом, даже не пытаясь выдержать дистанцию приличия…
Низкое молочное небо с темной пенкой облаков, кажется, беременно снегопадом, хотя снега и так много: ярко раскрашенный гусеничный «Карпентер» старательно ровняет взлохмаченную лыжню. На неожиданно близком горизонте тускло просматривается неизвестно какой горный хребет. Минус два градуса, зябко поеживаясь, непривычные к морозцу люди заходят в ярко освещенную кофейню. Чуть ниже – здание из грубого камня и деревянных брусьев, похожее на альпийскую гостиницу, только в ней никто не живет… Это странность, причем одна из многих. Лыжники все в одинаковой, явно взятой напрокат одежде: черно-желтых куртках и однотипных ботинках. Очень много смуглых лиц, у некоторых из-под курток выглядывают белые кондуру, кое у кого на головах гафии…
Такого не увидишь ни в Альпах, ни в Приэльбрусье, и можно было бы потеряться в догадках: откуда на горнолыжный курорт высадился арабский десант? Но другие странности придают картине и вовсе сюрреалистический вид… С низкого неба светят не звезды, а ряды квадратных светильников; на горизонте, там, где мутное молочное небо смыкается с горной грядой, висят мощные блоки кондиционеров, хищно оскалившиеся четырнадцатью зарешеченными кругами вентиляторов. Кафка, да и только!
Крашеное небо, нарисованные горы и облака, искусственный снег, подъемники, лыжи и санки – все это находится в огромной, косо торчащей на семьдесят метров вверх трубе, за стальной обшивкой которой температура воздуха доходит до тридцати градусов… Я сказал таксисту первое, что пришло на ум: «В самое интересное место города!» И он привез в «Sky Dubai» – единственный в мире горнолыжный комплекс, рукотворно созданный в пустыне.
Неспешно иду к подъемнику, ловко запрыгиваю на раскачивающееся сиденье, улыбаюсь арабским мальчишкам, бросившим в меня снежок, оборачиваюсь, чтобы помахать им рукой… И вижу своего преследователя! По привычке отражать внешние данные объекта в псевдониме я даю ему прозвище – Амбал.
Сложением он не похож на араба: высокий, широкоплечий и весит не меньше ста килограммов. Впрочем, это не имеет большого значения… Куда важнее другое: на что этот тип настроен, умеет ли он драться, способен ли терпеть боль и причинять ее другим, а главное – приходилось ли ему убивать? Именно эти качества составляют суть уверенности в своих силах, именно они отличают профессионала от дилетанта и определяют исход как психологического противостояния, так и прямой физической схватки! Ну и, конечно, очень важно, какое задание он получил…
Лицо Амбала отражает жесткую решительность и внутреннюю опасность, но то, что он садится на следующее кресло подъемника, окончательно выдает дилетанта. Ну, возьми и пропусти одно для приличия! Ни один агент наружного наблюдения не действует так беспомощно
Сиденье слегка раскачивается, постепенно успокаиваясь. Я еду один, Амбал тоже. Сзади и впереди нас – вообще пустые кресла. Похоже, что наверху народу не густо. Может, потому, что уже конец дня, а может, оттого, что сюда, в основном, приходят любители экзотики, а не лыжники…Откуда возьмется в пустыне увлечение горнолыжным спортом? Если Амбал знает это, и если у него задача сломать мне шею, то оценка его действий как беспомощных и дилетантских меняется – тогда это демонстративное преследование обреченной жертвы, призванное подавить ее волю к сопротивлению… Правда, он не знает, что проделать со мной и то, и другое не так-то просто! Как не знает и того, что по планированию оперативных комбинаций у меня всегда была твердая «пятерка»: и в учебе, и в реальной жизни. И сейчас у меня уже созрел вполне приемлемый план…
На верхней площадке искусственность снежного мира становится очевидной. Наверное, оттого, что вблизи грубая имитация горной гряды не способна никого обмануть, а ящики кондиционеров нависают прямо над головой, да и вместо раскинувшегося во все стороны высокогорного простора откровенно открывается только сплющенный овал закамуфлированной трубы.
В трех сотнях метров внизу гораздо многолюдней. Европейская пара готовится к спуску, два араба с любопытством наблюдают, как молодой человек помогает девушке надеть лыжи. Для них в диковинку не только снег и подъемники, но и то, как мужчина прилюдно трогает женщину за ноги. Бедолаги – у них с этими делами строго…
Лыж тут много – целая стойка. Спрыгнув с подъемника, я быстро подхожу к стойке, беру первые попавшиеся, привычно застегиваю крепления прямо на летних туфлях. Так недолго и ноги переломать! Но другого выхода нет…
Я подхожу к краю спуска и перед тем, как устремиться вниз, быстро оглядываюсь. Амбал неловко соскочил с подъемника и застыл, как парализованный, не сводя с меня остекленевшего взгляда. Он явно не ожидал такого оборота событий. Ну что ж, адью!
Искусственный снег хрустит под лыжами, свистит в ушах (или в воображении) кондиционированный воздух пустыни, мелькают пустые кресла подьемника: одни быстро движутся навстречу, другие медленно спускаются вниз, и я легко их обгоняю…
Несколько мгновений, и спуск заканчивается, я торможу, вздымая облако снежной пыли, отстегиваю крепления, сбрасываю прокатную куртку и быстро иду к выходу. По пути оглядываюсь, смотрю наверх, но Амбала нигде не видно. Холодный воздух заползает под летний костюм, кожа покрывается пупырышками, впрочем, ненадолго: по контрасту на улице кажется гораздо жарче, чем раньше. У выхода такси стоят в огромной очереди за людьми. Все машины одной модели – «тойоты-камри». Я не знаю, куда ехать и потому вновь говорю первое, что приходит в голову:
– Магазин «Тойота»!
Водитель-индус в национальном тюрбане кивает и трогает с места. Я напряженно смотрю в заднее стекло. Но «хвоста» нет. Амбал был один. Он не мог принимать быстрых решений и не умел кататься на лыжах. Но кто он вообще такой, черт побери?! Ногам прохладно. Я опускаю взгляд. В летние туфли набился снег.
Внешне Тиходонский ипподром и Дубайский над-аль шира похожи гораздо больше, чем обозначающие их слова.
Еще вольным подростком, когда мои поступки определялись не холодной логикой и строгой целесообразностью разведзаданий, а совершенно нерациональными наклонностями, пристрастиями и интересами, я с друзьями тайком от родителей ходил на скачки. В субботу скаковой день короче – с двух до пяти, в воскресенье забегов больше, и зрелище длилось с двенадцати до шести. Развлечений тогда было мало, личный автомобиль считался редкостью. Плотные толпы однообразно одетых граждан пешком шли от трамвайной остановки мимо тюрьмы, к огромному зеленому овалу в старой части города, протискивались сквозь узкие калиточки в сером бетонном заборе и попадали в мир запрещенного в те годы азарта и осуждаемого запаха не вполне трудовых денег.