Похититель школьных завтраков

Камиллери Андреа

Ливия, накинув мужскую рубашку, задыхаясь, бежала к ним, но Монтальбано махнул рукой, прося ее вернуться в дом. Он взял ребенка за руку, и они медленно пошли дальше. За полчаса они не проронили ни слова. Рядом с вытащенной на берег лодкой Монтальбано сел на песок и положил руку на плечо малыша.

– Моей мамы не стало, когда я был еще меньше тебя.

Он говорил на родном сицилийском диалекте, как говорили у него в семье, а Франсуа отвечал по-арабски. Он вдруг стал рассказывать то, чего никому никогда не доверял, даже Ливии: как плакал ночи

напролет, засунув голову под подушку, чтобы не услышал отец, какое отчаяние охватывало его по утрам от сознания, что мамы нет на кухне, она не накормит его завтраком и не соберет завтрак в школу. И эту пустоту, которую уже ничто не заполнит, ты будешь нести в себе до самой смерти. Франсуа спросил, может ли он вернуть маму. Нет, ответил Монтальбано, этого никто не в силах сделать. Надо смириться. Но у тебя был отец, сказал Франсуа (это был умный мальчик, Ливия не зря хвалила его). Да, у меня был отец. И что же, спросил Франсуа, мне придется жить в одном из таких мест, куда отправляют детей, у которых нет ни мамы, ни папы?

– Нет. Я тебе обещаю, – сказал комиссар и протянул руку. Франсуа пожал ее, глядя Монтальбано прямо в глаза.

Выйдя из ванной, он увидел, что Франсуа разобрал головоломку и ножницами пытается придать кусочкам другую форму. Он ни за что не хотел следовать готовому плану. Внезапно Монтальбано вздрогнул, словно его ударило током.

– Господи! – прошептал он.

Ливия заметила, как он судорожно таращит глаза, и перепугалась:

– Сальво, ради всех святых, что с тобой?

Вместо ответа комиссар подхватил мальчишку, подбросил его, обнял и расцеловал:

– Франсуа, ты гений!

У входа в комиссариат он столкнулся с Мими Ауджелло, который собрался уходить.

– Эй, Мими, спасибо за головоломку.

Ауджелло остановился и уставился на него, разинув рот.

– Фацио, живо!

– Слушаюсь, доктор!

За минуту он объяснил, что надо делать.

– Галлуццо, ко мне!

– Есть!

Галлуццо тоже в одну минуту получил инструкции.

– Разрешите, доктор? – Торторелла придерживал дверь ногой, потому что руки у него были заняты кипой бумаг сантиметров в восемьдесят вышиной.

– Доктор Дидио жалуется.

Дидио, заведующего административным отделом полицейского управления Монтелузы, из-за его дотошности прозвали «бичом Божьим» и «гневом Божьим».

– На что он жалуется?

– Что вы затягиваете, доктор. С бумагами, которые должны подписать, – и он поставил на стол почти метровую стопку документов.

– Наберитесь терпения, доктор.

Час спустя, когда руку уже ломило от подписей, вернулся Фацио.

– Доктор, вы правы. Едва выехав из Вигаты, автобус до Фьякки почти сразу останавливается в местечке Каннателло. А через пять минут туда же прибывает автобус, идущий в обратную сторону.

– То есть теоретически человек может сесть в автобус, идущий во Фьякку, сойти в Каннателло и через пять минут вернуться в город на автобусе, следующем по обратному маршруту?

– Конечно, доктор.

– Спасибо, Фацио. Отличная работа.

– Постойте, доктор. Я привел кондуктора с сегодняшнего рейса «Вигата-Фьякка». Его зовут Лопипаро. Сказать, чтобы вошел?

– А как же!

Лопипаро, худощавый неприветливый мужчина лет пятидесяти, тут же принялся объяснять, что он не просто кондуктор, а водитель, выполняющий функции кондуктора, так как билеты продаются в табачных ларьках, а ему остается только проверить их наличие у пассажиров.

– Синьор Лопипаро, то, что будет сказано в этой комнате, должно остаться между нами.

Водитель поднес руку к сердцу в знак нерушимой клятвы:

– Я – могила.

– Синьор Лопипаро, вы знаете вдову Лапекору, у которой недавно убили мужа?

– А как же! Она у нас постоянная пассажирка. Уж по крайней мере три раза в неделю ездит во Фьякку и обратно навестить свою сестрицу, та хворает, а эта всю дорогу только о том и трещит.

– Я должен попросить вас напрячь память.

– Если синьор прикажет напрячься – я немедленно напрягусь.

– В прошлый четверг вы видели синьору Лапекору?

– Тут и напрягаться не надо. Конечно, видал. У нас с ней даже перебранка вышла.

– Вы поругались с синьорой Лапекорой?

– Ну да, синьор. Она – это все знают – женщина прижимистая, жадная. Так вот, в четверг утром она в половине седьмого села в автобус до Фьякки. Но в Каннателло сошла, сказала моему коллеге Канниццаро, что ей надо вернуться, потому что она забыла кое-что, что хотела отвезти сестре. Канниццаро ее ссадил. Он мне вечером того дня все это и рассказал. Через пять минут я прибыл туда из Фьякки, она проголосовала и села в мой автобус.

– А из-за чего вы повздорили?

– Да она не хотела платить за билет от Каннателло до Вигаты. Говорила, что не может два раза платить за одну свою промашку. А у меня ведь как: сколько народу в автобусе, столько должно быть билетов. Я не мог на это глаза закрыть, как ей хотелось.

– Господи Иисусе! – сказал Монтальбано. – А вы мне еще вот что скажите. Предположим, за полчаса синьора нашла то, что позабыла дома. Как ей добраться до Фьякки?

– Сесть в автобус Монтелуза-Трапани. Он уходит из Вигаты ровно в половине восьмого. И времени теряешь только час.

– Гениально, – подвел итог Фацио, когда ушел Лопипаро. – Как вам это пришло в голову?

– Понял, когда смотрел, как ребенок собирает головоломку.

– Зачем она это сделала? Приревновала к горничной?

– Нет, синьора Лапекора прижимистая, как сказал водитель. Ее злило, что муж тратится на эту девицу. К тому же кое-что развязало ей руки.

– Что?

– Потом расскажу. Слышал, как говорит Катарелла? Жадность – великий грех. Подумать только, из жадности она привлекла к себе внимание Лопипаро, приложив столько сил, чтобы вернуться незамеченной.