Похититель школьных завтраков
Шрифт:
– А теперь что я должен делать?
– Продолжай поднимать шум. Звони карабинерам, во все отделения военной полиции, все комиссариаты провинции, в больницы – куда хочешь. Делай это в полуофициальной форме: только по телефону, никаких письменных запросов. Давай описание мальчишки, делай вид, что очень беспокоишься.
– Доктор, мы уверены, что его не найдут?
– Спокойно, Фацио. Он в надежных руках.
Он вставил в машинку бланк и напечатал:
«В Министерство транспорта.
В связи
Непонятно, почему, но всякий раз, когда приходилось писать факс, Монтальбано составлял его как телеграмму. Он перечитал текст: для затравки здесь было даже имя женщины. Теперь эти люди просто вынуждены будут себя обнаружить.
– Галло!
– Слушаюсь, доктор.
– Найди номер факса Министерства транспорта и немедленно отправь это в Рим.
– Галлуццо!
– Есть!
– Ну что?
– Я отвез старуху в Монтелузу. Все в порядке.
– Слушай, Галлу. Скажи своему шурину, чтобы завтра после похорон Лапекоры приходил сюда. Пусть приводит оператора.
– Спасибо, доктор, от всего сердца.
– Фацио!
– Да.
– У меня совсем из головы вылетело. Ты заходил в квартиру Лапекоры?
– Конечно. Взял чашку из сервиза на двенадцать персон. Она у меня тут. Хотите посмотреть?
– Да какого черта там смотреть? Завтра скажу тебе, что с ней делать, пока положи ее в целлофановый пакет. А Якомуцци прислал нож?
– Да, доктор.
Он никак не мог набраться храбрости вернуться домой: там его ждало самое тяжелое испытание, горе Ливии. Кстати, если Ливия уедет… он набрал номер Аделины.
– Адели? Это Монтальбано. Слушай, завтра утром синьорина уезжает. Надо прибраться. И знаешь что? У меня сегодня маковой росинки во рту не было.
Жить-то надо!
Глава пятнадцатая
Ливия сидела на веранде совершенно неподвижно и, казалось, смотрела на море. Она не плакала: судя по красным опухшим векам, уже успела выплакать все глаза. Комиссар сел рядом, взял ее руку и сжал. Ему почудилась, что рука ледяная, как у мертвой, даже неприятно. Ему меньше всего хотелось посвящать Ливию во всю эту историю, но она задала прямой вопрос. Было видно, что она хорошо его обдумала:
– Его хотят убрать?
– Не думаю, чтобы убрать. Просто хотят, чтобы он исчез на какое-то время.
– Как они намерены это сделать?
– Не знаю. Может быть, засунут его в приют под чужим именем.
– Почему?
– Потому что он знает людей, которых не должен знать.
Не отрывая глаз от моря, Ливия обдумывала его слова.
– Не понимаю.
– Чего?
– Если эти люди, которых видел Франсуа, тунисцы, наверное, нелегалы, почему вы, полиция, не можете…
– Это не только тунисцы.
Ливия медленно, как бы с усилием, повернулась к Монтальбано.
– Нет?
– Нет. И больше
– Он мне нужен.
– Кто?
– Франсуа. Он мне нужен.
– Но, Ливия…
– Молчи. Он мне нужен. И никто не может вот так забрать его у меня, тем более ты. Знаешь, я за эти несколько часов столько всего передумала. Сальво, сколько тебе лет?
Захваченный врасплох, Монтальбано сказал неуверенно:
– Кажется, сорок четыре.
– Сорок четыре и десять месяцев. Через два месяца тебе исполнится сорок пять. Мне полных тридцать три. Ты отдаешь себе отчет?
– Нет. В чем?
– Мы вместе шесть лет. Время от времени заговариваем о женитьбе, а потом забываем. По обоюдному, но молчаливому согласию мы оттягиваем решение. Нам хорошо так, как есть, и наша лень, наш эгоизм всегда берут верх, всегда.
– Лень? Эгоизм? Зачем ты так говоришь? Существуют объективные трудности, которые…
– …которые можешь засунуть себе в задницу, – грубо закончила Ливия.
Монтальбано растерялся и замолчал. Только дважды за шесть лет Ливия была вульгарной, и это случалось только в крайне тяжелых, напряженных ситуациях.
– Прости меня, – прошептала она, – иногда я не выношу твоего лицемерия. Твой цинизм хотя бы естествен.
Монтальбано проглотил и это.
– Не сбивай меня. Ты умный, это твоя работа. Скажи: когда ты думаешь жениться? Отвечай без обиняков.
– Если бы все зависело от меня…
Ливия вскочила:
– Хватит! Я иду спать, я уже выпила две таблетки снотворного. Мой самолет улетает из Палермо в полдень. Если мы когда-нибудь поженимся, тебе к тому времени будет пятьдесят, а мне – тридцать восемь. Пожалуй, рожать детей будет слишком поздно. А мы не понимаем, что кто-то – Бог или назови его как хочешь – уже послал нам ребенка, и в самый подходящий момент.
Она повернулась и ушла. Монтальбано остался на веранде. Он смотрел на море, но никак не мог сосредоточить на нем взгляд.
За час до полуночи, убедившись, что Ливия крепко спит, он выключил в доме свет и телефон, собрал всю мелочь, какую удалось найти, и сел в машину. Он доехал до телефонного автомата на стоянке возле бара «У Маринеллы».
– Николо? Это Монтальбано. У меня к тебе пара дел. Завтра около полудня пришли кого-нибудь с оператором к комиссариату. Есть новости.
– Отлично, спасибо. Что еще?
– А еще не найдется ли у вас маленькой, бесшумной, незаметной видеокамеры? Чем незаметнее, тем лучше.
– Хочешь оставить потомкам свидетельство своих постельных подвигов?
– Ты умеешь пользоваться такой камерой?
– Конечно.
– Тогда привези ее.
– Когда?
– Как только закончатся полночные новости. Не звони в дверь, Ливия спит.
– Я говорю с господином префектом Трапани? Извините, что так поздно. Я Антонио Коррадо из «Вечернего курьера». Звоню из Милана. Мы получили информацию о крайне важном деле, касающемся вас лично, но прежде чем ее публиковать, хотели бы получить ваше подтверждение.