Похитители бриллиантов (илл. Ю. Модлинского)

Буссенар Луи Анри

– Ничего не скажешь – это хорошая равота, это слабная равотенка! Лювой пикадор мог вы гордиться, если вы ему удалось так распороть врюхо выку. Все кричали вы врабо. Такого я даже в Барселоне не бидал.

Александр ловко извлекал у своего друга занозы, а тот ругался по-каталонски и по-французски и вертелся как черт перед заутреней.

– Тише, тише! – говорил доморощенный хирург. – Ты, пожалуй, и не знаешь, что у тебя в теле торчат образцы всех африканских колючек. Вот смотри – эти две загнутые острые пластинки, похожие на рыболовный крючок,

– это «подожди немного» note 11 .

– Да уж, подождешь! Смею тебя уверить, что поневоле остановишься, когда напорешься на эту дрянь!

– А

вот этот маленький клык тоже здорово вас держит. Если вы сделаете резкое движение, чтобы от него избавиться, он воткнет в вас еще парочку колючек по пять сантиметров каждая. Это Нааk en steek.

– Легче! Палач!

– Я говорю Нааk en steek. А вот Motjiharra, мать дамарасов, с крепкими крестообразными иглами; а вот мимоза обыкновенная, с белыми шипами, а вот Wagt een beetje, или Acacia detinens, то есть хватающая акация…

Note11

Ливингстон утверждает, что в Южной Африке есть много колючих растений и деревьев, снабженных колючками разной величины и формы: прямых, длинных и тонких, коротких и толстых, имеющих вид обыкновенного крючка, или крючка рыболовного, или наконечника копья, или шила; они бывают так крепки я остры, что разрезают кожу, как бритва; стручки, орехи, шелуха, – словом, все коробочки, которые содержат семена этих растений, окружены колючками; одни плоские, как монета, и на них торчат две колючки, как раз посередине; другие вооружены множеством страшнейших шипов; когда такое растение впивается в быка, бедное животное чувствует себя беспомощным и начинает мычать от боли (прим.авт.)

– Да будет тебе! Ты изучаешь ботанику на моей шкуре! Хватит!

– Пожалуй, хватит. Я займусь Жозефом.

– Гром и черти! Мне было так больно после этой скачки по проклятым зарослям, что я даже не спросил тебя, как ты-то сам выпутался из беды.

– Да очень просто. Благодаря одному милому носорогу.

– Ты все шутишь!..

– Я не менее серьезен, чем любой директор хирургической клиники. Давайте, Жозеф, займемся вами.

Каталонец оказался терпелив, но зато Альбер дал полную волю своему дурному настроению.

– Да это просто напасть какая-то! Просто напасть! С тех пор как мы встретили этого чертова проповедника, у нас все валится из рук. Или у него дурной глаз, или пусть меня возьмут черти!

– Ладно уж, успокойся. Я думаю, ты и не такое видал – ведь ты весь свет изъездил. Стоит ли обращать внимание на такую ерунду! Куда девался твой пыл? Смотри, ведь все у нас устраивается самым лучшим образом! Охота была удачная, за проезд мы заплатили и обеспечили этих несчастных… Дай мне только вытащить колючки у Жозефа, и мы вернемся на реку. Ты сможешь поплескаться, покуда мы займемся моим слоном. А потом я тебя натру жиром этого симпатичного толстокожего. Говорят, нет лучшего средства для заживления ран. А затем мы пообедаем тушеной слоновьей ногой… Если верить путешественникам, это очень вкусная штука.

– Ты прав, – ответил Альбер. – Но я прихожу в бешенство, когда подумаю, что мы здесь застрянем, в этом проклятом месте.

– Застрянем? Как это мы застрянем? Почему?

– А ты разве не остался без коня?

– Тем лучше! Я пойду пешком и буду охотиться. Этак я, по крайней мере, не рискую свернуть себе шею. Наконец, я добуду себе лошадь на ближайшем пункте.

Крики, скорей похожие на вой, прервали их разговор. Это чернокожие, привлеченные выстрелами и надеждой на обильную еду, пошли по следам охотников и, увидев на берегу реки животное, убитое Александром, кричали от радости.

А наш хирург уже сложил инструменты, подобрал карабин и ушел в том направлении, откуда доносились крики. Его товарищи следовали за ним, ведя на поводу изнуренных лошадей.

Бечуаны были измучены голодом, и голод торопил их. Однако они ожидали, пока придут законные владельцы туши. На радостях, а может быть и для того, чтобы как-нибудь скрасить томительное ожидание, они затеяли пляску, в равной мере живописную и бешеную. Тот, который

служил нашим европейцам проводником, стоял рядом с тушей и потрясал копьем, которое готов был вонзить ей в бок. Европейцы не могли сдержать возгласов удивления, увидев эту чудовищную тушу. Гигантской величины слон возвышался над водой, как глыба серого гранита. Прирученный слон, встречающийся в Индии, или такой, какого показывают в зверинцах, не выдержал бы ни малейшего сравнения с этим могучим первобытным африканцем, павшим на родной земле. Сраженный колосс внушал почти ужас, против которого не устоял бы никакой храбрец. Огромные передние ноги слона достигали берега. Голова лежала на земле, поддерживаемая слегка изогнутыми снизу вверх желтоватыми бивнями. Хобот, застывший в мертвой неподвижности, вытянулся в траве, продолжая линию, образуемую телом и широким лбом. Характерным признаком слона африканской породы является плоский лоб с легкой выпуклостью, в то время как у слона азиатского имеется посередине лба вмятина. Чрезвычайно сильно развитые уши прикрывают верхней своей частью почти половину шеи, а нижний край достигает груди. На боках кожа серая, крепкая, испещренная глубокими скрещивающимися бороздами, точно на животное накинута грубая сеть. Бока покрыты жесткой, короткой и редкой шерстью. Вся остальная часть туши никакой шерсти не имеет.

Вышина его, должно быть, не меньше четырех метров. Человека, который стоит позади головы, не видно. Правый бивень имел почти три метра в длину. Левый короче сантиметров на тридцать, окончание его кажется обломанным или стертым. Эта особенность удивила наших европейцев. Однако они не нашли бы в ней ничего удивительного, если бы жили в стране слонов подольше и лучше знали их обычаи. У слона – как у самца, так и у самки – левый бивень всегда короче и легче правого и больше блестит. Это объясняется тем, что, принимая пищу, слон хватает хоботом охапки покрытых листьями ветвей и заносит их в рот слева направо. Таким образом, ветви трутся о левый бивень и с течением времени стирают его. Кроме того, слон имеет привычку ощупывать почву именно левым бивнем. Короче говоря, слон – левша.

Вождь чернокожих все еще продолжал стоять в позе гладиатора, с копьем в руке.

– Да что это ты тут делаешь? – спросил его по-английски Александр. – Слон убит, совсем, совсем убит. Его добивать не надо!

– Уйдите, белые вожди! Уйдите! – ответил бечуан.

– Почему?

Чернокожий что-то пробормотал, чего Александр не понял, отошел на шаг и, с силой раскачав свое копье, метнул его слону в брюхо. Затем он с изумительным проворством отскочил назад.

Раздался страшный треск. Кожа на слоне лопнула, образовался разрыв длиной в метр, и через него с шумом кузнечных мехов вырвались газы.

Альбер и Александр были потрясены. К счастью, они стояли чуть в стороне. Но бедняга Жозеф, который следил за каждым движением бечуана, был отброшен на самую середину реки.

– Карай! – выругался он. – Не иначе, как у него в животе была торпеда!..

– Ну вот, – хохоча сказал Альбер. – Теперь я понимаю, что проводник давал нам правильный совет. Вот уже часа три, как слон убит. А солнце шпарит. Естественно, что у слона образовались газы во внутренностях и кожа натянулась, как барабан. Говорят, если проколоть слоновую тушу, которая пролежала на солнцепеке целый день, то взрыв получится такой, точно выпалили из пушки. Я об этом слыхал и теперь вполне этому верю… Ну что ж, ешьте! – прибавил он, обращаясь к бечуанам.

Но как ни были эти бедняги измучены голодом, они отнюдь не набросились на тушу. Их вождь отрезал у слона хобот, ловко отделил передние ноги и со всей скромностью и вежливостью поднес эти наиболее лакомые части европейцам.

Затем он сделал знак.

Вооруженные копьями, ножами, топорами, кирками, чернокожие взгромоздились на свой чудовищный трофей. Они с трудом разрезали толстую слоновую кожу. Голод терзал их, и насыщение длилось час. Затем, когда было уже немало съедено, когда вместо печально запавших голодных животов появились объемистые выпуклости, несколько до отвала наевшихся сотрапезников затянули странную, заунывную песню.