Похитители сутей
Шрифт:
— Бери “ученого”, а я займусь “певцом”, — сказал он Витольду, интонациями как бы заключив в кавычки сомнительные слова.
Задержанные вошли. Семен Семенович оценивающе глядел на молодого человека, которого предстояло допросить: одет ярковато, но со вкусом, полноватое лицо выразительно и приятно, нос с горбинкой, энергический выгиб бровей и губ. Тот тоже с интересом осматривало я.
— Садитесь, пожалуйста! — начальник отдела указал на КПС, а когда Контрастюк сел, игрой клавиш на пульте отрегулировал высоту сидения и наклон спинки ему по фигуре. — Так удобно?
— Да, благодарю, —
Второй подозреваемый сел в кресло напротив Витольда Адамовича без приглашения, скрестил вытянутые ноги. Это был полнокровный здоровяк с пышной шевелюрой, треугольником начинавшейся над покатым лбом, крепкой челюстью и румянцем на широких щеках; плотную шею обнимал малиновый свитер. Из нагрудного кармашка кремового, спортивного покроя пиджака выглядывал пестренький микрокалькулятор-расческа — такие как раз входили в моду. Звездарик, искоса рассмотрев его, вспомнил фразу из Ильфа и Петрова: “О таких подсудимых мечтают начинающие прокуроры”. Семен Семенович был начитанный человек.
— Итак, — он склонился вперед и понизил голос, чтобы не мешать собеседованию другой пары, глядел исподлобья прямо в глаза допрашиваемому, — вас подозревают в том, что ваш певческий дар — не ваш, а похищен или незаконно куплен вами и введен в тело посредством пси-техники.
— Ого! — только и сказал певец, распрямился в кресле.
— Не ого, а факты, уважаемый. Извольте послушать…— Звездарик прочел анонимное заявление. — Так было дело?
— Это Арбалетов написал?
— Не подписано. Да это и неважно. Было вчера такое?
— Все равно это он, — уверенно сказал Контрастюк. — Ну, было, так что?
— То есть как “так что”?! — пришла очередь Звездарику опешить. — Самое трагическое место оперы, а вы, любящий убийца Хозе, два кукиша!.. А система Станиславского, вживание в образ?
— Вживание вживанием, но у меня самолюбие тоже есть. Что же он подначивает-то?
— Кто?
— Да Арбалетов этот. Подумаешь, мэтр, светило!
— Вы не горячитесь, объясните толком.
Певец понизил голос, стал объяснять. Финальная фраза Хозе в “Кармен” — и особенно последняя высокая и долгая нота — одна из труднейших в певческом репертуаре; да к тому же конец партии, певец устал. Поэтому бывают случаи, когда на этой ноте срываются, дают петуха — особенно молодые певцы, не умеющие рассчитать свои силы. И вот перед генеральной репетицией Контрастюк, впервые допущенный к исполнению такой серьезной роли, нечаянно услышал, как Арбалетов говорит в кругу музыкантов, посмеиваясь: “Этот точно не вытянет, киксанет на коде…” — и даже предлагает пари. Молодого певца задело, он почувствовал спортивную злость и доказал, что не только не “киксанет”, но и оркестр перетянет.
— Ну, перетянули, ладно… а кукиши зачем?
— Для полного триумфа, — сказал певец, Семен Семенович смотрел на него с сомнением.
— Я все-таки не понимаю: как вы рассчитываете заставить зрителей поверить в ваше искусство, в страшную судьбу Хозе… если вы сами в это не верите?
— Нет, ну-у… на премьере я, конечно, кукиши крутить не стану, — подумав, сказал тенор.
Начальник отдела взглянул на контрольную пси-карту Контрастюка. В столбце интеллекта
— Пси-траспортом пользовались? Индивидуальным, “электричкой”?
— Нет, — ответил подозреваемый. — “Электрички” берегусь, а индивидуальные классы пока не по карману.
Жаль, подумал Звездарик, это сразу разъяснило бы дело: сравнить полетную пси-карту с контрольной, если перфорация совпадет, извиниться и отпустить.
Рядом шел другой разговор.
—Какая тема вашей диссертации, позвольте узнать?
— “Этика и эстетика взаимоотношения полов”.
— О, прекрасная тема! А степень готовности?
— Предварительная защита на днях, официальная через два-три месяца.
Голос у спрашиваемого был сдержанно-зычный, с по-лекторски внятным произнесением слов.
— Но простите: при такой возвышенной теме диссертации — и приставать к женщине с нескромными, мягко говоря, предложениями. Даже деньги предлагали. Как это понять?
— Видите ли, это был эксперимент.
— Вот как! И в чем он заключался?
— Я выбрал молодую, привлекательную и заведомо порядочную женщину и хотел, набавляя по десятке, установить, при какой сумме она примет мое, как вы сказали, “нескромное” предложение.
Закончив фразу, подозреваемый переложил правую ногу на левую и снова вытянул их.
— Интере-есно! — протянул Витольд. — Вы считаете, что порядочность женщины может быть оценена в деньгах?
— Почему же нет, ведь оцениваем мы ее в баллах пси-шкалы. “Ишь, отбрил! — отметил прислушивающийся краем уха Звездарик. — Надо бы и нам инъектировать себе хоть на время собеседований дополнительные баллы интеллекта, а то ведь не со всяким, глядишь, и совладаем”.
Витольд Адамович тоже не нашелся что ответить.
— И много таких экспериментов над женщинами вы уже провели? — спросил он, помолчав.
— Это был первый. И тот не дали закончить!
— А почему вы выдавали себя за иностранца?
— Для чистоты опыта — есть, знаете ли, такое научное понятие. Дело в том, что отношение женщин к своим соотечественникам или соплеменникам всегда как-то более субъективно, личностно, нежели к иностранцам и инопланетянам.
— Это фраза из вашей диссертации?
— Да, одно из положений ее.
— Любопытно… Чистота эксперимента под названием “развратные действия”. (“Нет, в Витольде можно не сомневаться, — бегло подумал начальник отдела, — внешнее добродушие, простоватость, а за ними, как за кустом, приготовившийся к прыжку тигр”.) У тебя в институте вы проходите как Джон Криклей или как Иван Степанович Крикунов?
Движением бровей спрашиваемый выразил неудовольствие применением к нему глагола “проходите”, сказал сухо:
— Как Крикунов, разумеется.
— А теперь будьте добры объяснить мне, любезнейший Иван Степанович, зачем понадобился этот, с позволения сказать, эксперимент при наличии готовой диссертации? Ведь он в нее не войдет.
— М-м… н-ну… видите ли…— тот смешался, но быстро овладел собой. — Тема обширная, кандидатская диссертация ее далеко не исчерпает. Я рассчитываю потом сделать и докторскую.