Похитители сутей
Шрифт:
— Творческое, значит, горение? Так-так… Пси-транспортом пользовались? — задал Витольд стандартный вопрос. — Индивидуальным, “электричкой”?
— Нет, — сходно ответил соискатель. — “Электрички” избегаю, а по высоким классам…— он выразительно потер пальцами. — Вот защищусь, тогда смогу путешествовать…
— …по соответствующему вашим исключительным способностям седьмому классу? — закончил Витольд.
— Да, именно.
— Лжете вы все, Иван Степанович, — кротко произнес марсианин, — слушать противно, уши вянут. Пользовались вы неоднократно “электричкой” в бытность вашу фарцовщиком Ваней Криком. Посещали Венеру, Марс, Сатурн со спутниками, Меркурий, обмениваясь телами с коллегами по ремеслу. Прихватывали там чужие сути, сбывали
Но тому не было угодно: он подобрал ноги, откинулся к спинке КПСа, смотрел на исследователя с ужасом.
— Прежде интеллект у вас тянул только на четыре балла, — продолжал тот, — да и их-то вы натягивали только за счет недюжинной хитрости, коя в сочетании с нахальством и нулевой нравственностью (то есть попросту с безнравственностью) и вела вас по скверной дороге. А нынешний десятибалльный интеллект — с узкой одаренностью в гуманитарных науках, в этике и эстетике, с глубокими познаниями по этой части — он не ваш. Подлинный хозяин его — профессор Воронов, который вот уже полгода после возвращения из галактической командировки, как говорится, ни здесь, ни там: тело в анабиозе, а некомплектная личность без ума и памяти в специальном ЗУ пси-машины. Фактически это он выполнил данную работу и результаты, если сочтет нужным, будет публиковать от своего имени. Вчерашний же случай, любезный Ваня Крик, никакой не эксперимент, а проявление вашей подлинной натуры, которая себя рано или поздно обнаруживает. На этом-то такие, как вы, и горят.
Закончив речь, помощник вопросительно взглянул на Звездарика. Тот все слышал, ситуация была исчерпывающе ясна. Начальник ОБХС обратился к “соискателю” с официальной формулой:
— Именем закона изымаем у вас, гражданин Крикунов, чужие пси-сути для возвращения их настоящему владельцу. Больше так не делайте! Приступайте, Витольд Адамович.
Тот, кивнув, нажал клавиши на своем пульте. Из станины и спинки КПСа с лязгом выскочили зажимные скобы в кожаной оболочке, плотно, в коленях и бедрах, охватили ноги Вани Крика, другие — его руки в предплечьях, третьи притянули его плечи к спинке кресла. На голову ему нахлобучился, съехав по рейке, контактный шлем.
— Караул! — произнес тот безумным голосом. — Гражданин начальник, не надо… а-а!
Витольд нажал новые клавиши. Поворотные моторчики в корпусе КПСа враз завыли, набирая высоту и громкость тона, будто кошки, на хвосты которых въезжает асфальтовый каток. Кресло начало запрокидываться вперед и одновременно подергиваться, ритмично покачивать-подкидывать зажатого Ваню Крика (точь-в-точь как мамаша или счастливый отец, бывает, подкидывают младенца, приговаривая: “Лататушки-дритатушки!..” — а тот смеется и пускает пузыри от удовольствия). Через минуту Крикунов лежал лицом вниз, поддерживаемый реброподобными штангами. Правая и левая половинки кресла развернулись в стороны, открыли его тело.
…И завывания моторчиков, и потряхивания в ритме детских “лататушек” входили, наряду с автоматикой, в психологическую методику “вытряхивания души” посредством КПСа. Для насильственного считывания чужой сути требовалось максимально подавить сопротивление психики злоумышленника; одного чувства вины и сознания разоблаченности оказывалось мало. Эту методику, как и само кресло, разработал специалист, который, в отличие от знаменитого инженера Гильотена, не только не присвоил детищу свое имя, но и вскоре наложил на себя руки.
Прогресс иногда вызывает к жизни странные изобретения.
— Ы-ы!.. — стонал “соискатель”, извиваясь.
— Спокойно! — прикрикнул Витольд Адамович. — Не дергайтесь, а то вместе с похищенным у вас считается что-то еще.
Он плотнее натянул шлем на голову Крикунова, выпустил волосы. Затем, брезгливо морщась, завернул ему вверх кремовый пиджак, свитер и майку, обнажил широкую белую спину. Снял со стены спинную контактку, наложил на позвоночник от шеи до копчика; для этого пришлось приспустить Ване брюки. После этого Витольд вернулся к столу, вставил в гнездо на пульте четырхштырьковую кассету, нажал еще клавиши… Через минуту все было закончено: веточки индикатора на кассете засветились — одна сиреневым и две голубым светом; это были признаки, что избыток интеллектуального потенциала, содержащий высокие способности и знания профессора Воронова по вопросам этики и эстетики, теперь там Витольд запер кассету в .сейфе, вернулся к креслу, снял контактки, опустил на спину пациента свитер и пиджак. Потом нажал клавиши на пульте для возвращения КПСа в нормальное положение.
Но он уже нервничал и поторопился, Витольд Адамович: зажимы, которые удерживали Ваню Крика, убрались раньше, чем кресло встало вертикально. Тот шлепнулся на пол на четвереньки.
— Ы-ы-ы…— не то промычал, не то прорыдал он. — Ы-ы… три месяца до защиты оставалось, три месяца! Я бы, может, потом и сам вернул, по-хорошему… Все сбережения вложил, думал: двадцать минут позора и обеспеченная старость, а вы-ы! Ы-ы-ы!.. — он мотал головой и не проявлял желания подняться; ягодицы белели над приспущенными штанами. — Куда ж мне теперь — снова фарцевать?!
— Сочувствуя в принципе, вашему стремлению вернуться к честной жизни, — ровным голосом произнес Витольд из-за стола, — не могу не заметить, что возвращаться-то к ней надо честным путем. На столике в приемной вы найдете брошюры по аутотренингу, самососредоточению, йоговским дыхательным упражнениям, а также на философские темы. Многие именно так приобретают ясность ума и силу духа, а не скупкой краденых сутей. Не все еще потеряно, Иван Степанович, ваши стремления могут исполниться.
— Да на подтирку мне ваши брошюры! — Крик вскочил на ноги, поддернул штаны, запахнул пиджак. Выпавший из кармашка микрокалькулятор-расческа хрустнул под его каблуком. Сильно изменился человек: и в лице не осталось следов интеллектуальности, и слова вылетали изо рта резко и невнятно, как плевки шелухой. — Думаете, вы меня приделали? Ничего, Ваня Крик еще свое докажет, Ваня Крик вас всех обведет, продаст и купит, гады, рас-про… … …!
И он вышел, вихляя бедрами, придерживая полы кремового клифта.
В этот миг Семена Семеновича, заглядевшегося на сцену, кто-то пребольно, с вывертом ущипнул за бок. Он привскочил, сказал “Ой!”, оглянулся: рядом стояла старушка божья, лакомый кусочек — Клюкина. У нее как раз изъяли “девичьи сути”, она вышла и наблюдала действия над Крикуновым.
— У, аспид, язвить тя! — произнесла она шипящим голосом. — Изгаляешься над людьми!.. — и снова потянулась ущипнуты Глаза ее горели голубым ведьминским огнем.
— Иди, бабушка, ступай с богом, — отстранил ее начальник отдела, направил к двери. — Без тебя тошно.
Та удалилась, что-то бормоча под нос.
Но самое сильное впечатление сцена изъятия сутей произвела на певца. Он сидел, приподняв руки от поручней кресла, подтянув ноги, смотрел на ужасное устройство, ожидая, что и его вот-вот спеленают зажимы, то на Звездарика. Лицо было бледное.
Семен Семенович понял его состояние.
— Нет,—мягко сказал он,—успокойтесь, с вами ничего подобного не будет. Объяснение ваше считаю достаточным. К тому же у нас в розыске певческое дарование сейчас не числится… Только знаете что, — продолжал он задушевным тоном, когда Контрастюк с облегчением встал с КПС и вытирал платком лоб, — эта ваша выходка с кукишами — она ведь показывает, что то высокое начало, артистическое дарование, которое возносит вас в жизни и заставляет нас, зрителей, и слушателей, благодарить вас аплодисментами, — оно, понимаете ли, хоть и не краденое, не перекупленное, но все-таки еще не совсем ваше.