Похитители тьмы
Шрифт:
Сент-Пьер тряхнул головой, прогоняя наваждение, и двинулся в глубь пещеры. В стену под углом в сорок пять градусов были вделаны факелы, и Майкл стал зажигать их один за другим. Всего восемь штук (хотя их число на бесконечно уходящей вдаль стене было гораздо больше), и оранжевый свет выхватил из темноты потерянный мир; языки пламени плясали и подмигивали, отбрасывая на стены движущиеся тени.
С неровного, шишковатого потолка свисали сталактиты, давно сросшиеся со своими сталагмитовыми отражениями и образовавшие мощные колонны, на которых, казалось, держится мир.
Сильвиу вскрикнул, и Майкл, повернувшись,
На земле лежал труп, голова откинута назад, челюсти широко распахнуты в предсмертном крике. Из левой глазницы торчала рукоятка кинжала, крепко удерживаемая мертвой белой костью. Кто бы это ни был, но убил он себя самым ужасающим образом. Майкл наклонился над телом, удивленный тем, что оно лежит в драном кожаном одеяле. Он протянул руку и, уже прикоснувшись, понял, что совершил ошибку.
Это была не шерсть, не материя. Это человеческая кожа — кожа мертвеца, опавшая с его тела. Майкл внимательнее рассмотрел труп. При жаре, стоявшей в пещере, и естественной скорости разложения от трупа ничего не должно было остаться. Насекомые и личинки уничтожили бы все после начала естественного внутреннего процесса разложения. Но тело старое, оно пролежало здесь несколько веков. Рубашка широко распахнута, испачкана и замарана смертью. Сидевшие на трупе мешком серые штаны из плотной шерстяной ткани тоже должны были со временем разложиться.
Майкл понял, что смотрит на одного из корсаров Кемаля Рейса, моряка, которого занесло так далеко от его водной стихии, человека, который до последнего вздоха оставался предан своему адмиралу.
Неожиданно пришло в голову, что здесь не существует жизни — ни насекомых, ни личинок, которые поедали бы плоть, способствуя разложению.
Он увидел, что Джианни освещает другие трупы. Некоторые из них лежали, вонзив в себя собственные мечи, словно совершив харакири. Другие держали примитивные кремниевые пистолеты, из которых снесли себе половину черепа.
— Почему они убили себя? — с акцентом пробормотал Сильвиу на английском.
— Это турецкие корсары, — ответил Майкл. — Одни из самых крутых ребят в истории — пираты, люди моря, не боявшиеся морских демонов. Но здесь… — Майкл не закончил фразу, глядя на мертвые тела.
— Что здесь такое? — спросил Сильвиу.
— Разве Иблис не сказал?
Наконец заговорил Джианни:
— Он сказал, тут деньги и книги.
— Неужели? — Майкл едва мог сдержать смех. — Кто-нибудь из вас знает арабский?
— Откуда? Я итальянец! Зачем задавать такой дурацкий вопрос?
Сильвиу отрицательно покачал головой. Майкл кивнул. Он вдруг снова услышал голос, на этот раз более громкий, и от этого звука у него заледенело сердце.
— Что это? — воскликнул Сильвиу, разворачиваясь с пистолетом в руке в поисках цели.
— Это звук безумия, звук зла, — прошептал Майкл.
Его взгляд упал на каменную стену у лестницы, по которой они спустились. В ней виднелась большая деревянная дверь, черная как ночь, сделанная из полированного черного дерева, мерцавшего в свете факелов. По основанию, вершине и центру она была обита железными полосами для усиления. Косяк и просветы залиты смолой. Эта черная, похожая на деготь субстанция не только служила горючим
— Подержи, — сказал Майкл, передавая Сильвиу факел. Он ухватился за золотистую ручку и потащил на себя. Дверь не подалась. Из-за тепла она разбухла и вдавилась в косяк. Майкл уперся правой ногой в стену и изо всех сил рванул дверь на себя — та распахнулась.
Он заглянул в комнату; его тень плясала на стене в тусклом свете факела, проникшем в это темное пространство. Осторожно шагнул внутрь, остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Воздух здесь был сухой и безвкусный в сравнении с влажной пещерой за дверью. Он разглядел груды металла, блестящая поверхность которого мерцала множеством звездочек в том слабом свете, что проникал сюда. На земле здесь и там лежали тела, древние и изломанные. Здесь убивали друг друга и кончали с собой пираты Кемаля Рейса. Они лежали с саблями в руках на земляном полу.
Майкл продвинулся дальше. Плащ темноты окутал его, зазвучали голоса — тихие, поначалу похожие на гул, словно группа людей разговаривала вдалеке; слова неразличимы, ни один голос не похож на человеческий. Голоса, звучащие все громче, взламывающие его разум.
Майкл пытался сохранить здравомыслие, не пускать в себя голоса, но о чем бы он ни думал, как бы он ни пытался очистить свои мысли, голоса звучали все явственнее.
«Майкл… ты помнишь меня? — шептал злобный голос. — Много лет назад ты думал, что сможешь избавить от меня мир, похоронил, спрятал в германском лесу, но меня невозможно уничтожить».
Ему нужен был свет, факел — что угодно, чтобы рассеять тьму. Он чувствовал себя как ребенок, который боится того, что может таить в себе темнота. Чувствовал, как в нем нарастает первобытный страх, как ему хочется взять ноги в руки и бежать отсюда. Теперь он понимал предостережения монаха о необходимости оставаться на свету, о силе тьмы.
«Майкл, — раздался новый голос. Сент-Пьер не слышал его несколько лет. Когда-то тот утешал его, но теперь звучал раздраженно, мстительно. — Я умираю, и ты заменяешь меня новым отцом, — прокричал голос его приемного отца Алека Сент-Пьера. — Ты уничтожил память обо мне, надеясь создать нечто лучшее. Мэри умерла — и теперь ты хоронишь ее память, заменяя ее, как и меня».
И вдруг Майкл понял, что это всего лишь обман. Голоса будили и проявляли в нем страхи, они были его подсознанием, рвущимся на свободу из пут рациональности, пытались подавить разум чувством вины и стыда, посеять в нем семена паранойи, которая грозила свести с ума. Но как бы он ни пытался взять себя в руки, они становились все четче. Его психика стала похожа на взбесившийся сумасшедший дом.
Но потом ему удалось сосредоточиться на том единственном, что принесло покой разуму; том единственном, что рождалось в нем самом. В его сердце. Кэтрин. Она дополнила его сердце своим. Майкл пустил это тепло в разум, душу, прогоняя голоса, восстанавливая способность к здравомыслию. Он позволил образу любимой войти в его разум, зацепился мыслями за блеск ее волос, глаза, отражавшие чистоту души. Погрузился воспоминаниями в их объятия, в любовные ласки, теплоту и шелковистость ее кожи.