Похмельный синдром

Серегин Михаил Георгиевич

Подвижная, то есть изменяющаяся черта, яо, была третьей. В комментарии к третьей черте было написано: «Если он помнит об опасностях, нет большой ошибки».

Китаец закрыл книгу и откинулся на спинку кресла. «И-Цзин» явно предупреждала его об опасностях, которых он пока не видел. И основной его опасностью будет женщина. Только вот какая? С которой у него была назначена встреча? Скорее всего. Но он не видел в Ольге никакой опасности, наоборот, она показалась ему мягкой и нерешительной.

Может быть, это какая-то другая женщина, Юля, например? Но он не собирался с ней встречаться, во всяком случае в ближайшее время. Нет, «И-Цзин» ясно указывала на встречу,

а он должен был встречаться с Ольгой. Отменить встречу? Но не было прямых указаний, было только предупреждение о необходимости быть осторожным. Поэтому Китаец решил на встречу пойти, но проявить бдительность, что, впрочем, и без того было ему присуще. Кроме того, он всегда помнил об основном правиле: ответ, который мы ищем, всегда связан с исправлением или улучшением нашего собственного поведения. Это правило призывает испросить руководства у Неба. Такой подход к жизни достаточно прост, он всегда способствует достижению гармонии.

Сложив монеты в футляр, он завернул его в шелк и, пружинисто поднявшись, как человек, принявший решение, спрятал сверток на полке. Теперь можно было спокойно покурить. Он снова сел за стол и сунул сигарету в угол рта.

– Лиза, – негромко позвал он и постучал на всякий случай в стену.

Лиза вошла и замерла на пороге кабинета в ожидании приказаний.

– Уже седьмой час, – Китаец посмотрел на часы на запястье. – Ты почему не идешь домой?

– Ждала, пока ты закончишь.

– Раз уж ты здесь, – улыбнулся он, – сделай, пожалуйста, кофе и можешь идти.

Лиза отправилась в приемную, где в отгороженном от посетителей уголке стоял электрочайник.

– Пожалуйста, – она поставила дымящуюся чашку перед Таниным. – А ты почему не идешь домой?

– Мне еще предстоит деловая встреча, – ответил он.

– Деловая встреча, – она недоверчиво посмотрела на него. – С женщиной?

– С женщиной, – кивнул он.

– Деловая?

– Деловая.

– Я тебе не верю, Танин, – упрямо произнесла Лиза.

– Тем хуже для тебя, – пожал плечами Китаец. – Я сказал тебе правду, хотя мог бы этого не делать. И потом, тебе не кажется, что ты превышаешь свои служебные полномочия? – усмехнулся он.

– Не кажется. – Она отвернулась и направилась к выходу, но Китаец успел заметить, как по ее лицу скользнула довольная улыбка.

Глава 6

Кафе «Светлячок» было выбрано Китайцем с тем безразличием, с каким мы проходим мимо женщины или мужчины, к которым не испытываем сексуального интереса. Нельзя сказать, чтобы Ольга была лишена обаяния, но это было обаяние, к которому Китаец был глух. Ему нравились женщины более решительные, эмансипированные, умеющие владеть собой, а в минуты близости свободно отдающиеся и не корчащие из себя загубленную невинность. Ему нравилась игра, прелюдия, то, что отделяет двух испытывающих страсть людей от окончательного разоблачения, где значение имеет только пыл и жар взаимного приятия. И хотя он порой сам прерывал эту чудесную преамбулу, делал он это лишь тогда, когда чувствовал, что время для игры в прятки исчерпано, и если будет растянуто, то милый сердцу флирт, который Китаец понимал как обоюдную попытку приподнять завесу над чем-то напряженно-таинственным, грозит превратиться во что-то занудно-церемониальное.

Ольга не была «его» женщиной, и он ясно отдавал себе отчет, что ничего от нее не ждет, ничего, кроме информации. Если бы он почувствовал к ней что-то вроде эротического интереса, он бы пригласил ее во французский или итальянский ресторан, купил бы цветы, заехал бы за ней домой или на работу. Кто-то может усомниться в так называемой светской обходительности Китайца, но в его натуре было что-то до того геометрически прямое и вольное, что проявлялось независимо от всех его усилий представиться публике и самому себе с самой что ни на есть ажурно-витиеватой и услужливо-галантной стороны.

Но все-таки положение, как говорится, обязывало. Поэтому, приехав домой, он с тем же механическим безразличием, с которым школьники зачастую выполняют домашнее задание, принял душ, побрился, сменил рубашку, побрызгался своим любимым «Аззаро» и, облачившись в черный вельветовый пиджак и черные кожаные брюки, вышел из квартиры. Поверх пиджака Танин нацепил синюю с металлическим отливом куртку. Не вникая в содержание надписей на куртке, он носил ее с большим удовольствием. Она была легкой, удобной для езды в машине, не требовала специального ухода, характерного для одежды, на ярлыке которой помечено: «Только сухая чистка», на английском языке, конечно.

К вечеру стало заметно прохладнее, но от холода Китайца надежно защищал его испытанный «Массо». Он с досадой подумал, что вместо того, чтобы ехать на встречу, в деловом характере которой так неделикатно усомнилась его дотошная Ли Зи, он бы мог, например, закатиться в какой-нибудь хороший ресторан, поужинать в одиночестве или познакомиться с какой-нибудь интересной особой.

Скрепя сердце Танин купил по дороге одну – но какую! – розу. Алую, огромную, на бесконечно длинном, упругом стебле, полузакрытую, точно дремлющую. «Вот ведь так и влюбляются, – с неудовольствием подумал он, – вначале роза, потом ласковые речи, и глядь – не оцененная тобой женщина раскрывается, как бутон, начинает благоухать так, что голова идет кругом!» Танин жалел, что в марте еще не продают пионов. Ортодоксальные китайцы очень любят пионы и называют их «царскими цветами». Танин был китайцем на пятьдесят процентов, но всем розам и мимозам он предпочитал эти яркие пышные цветы. В них было что-то экспансивное, бравурное, что-то от павлиньего хвоста, от жаркого великолепия влюбленного сердца, которое не боится своей любви и отдано ей безвозвратно.

Несмотря на все свои восточные пристрастия, Танин иногда почитывал западных философов. Особенно ему нравился Декарт, сказавший: «Выступаю в маске». Китаец чувствовал себя сейчас именно так. Он вздохнул, постарался расслабиться, ни о чем не думать. Еще не доехав до стоянки, возле кафе Танин заметил женскую фигуру, освещаемую фонарем и ярко полыхающей вывеской кафе. «Скорее всего, она», – сухо подумал он. Китаец не любил, когда женщины приходили на свидание раньше его. Умеренно запоздалый женский приход он считал необходимой частью того самого флирта, который понимал несравнимо глубже и намного более творчески, чем большинство мужчин.

– Не замерзла? – Китаец протянул Ольге розу и взял ее за руку.

– Я не рассчитала, пришла раньше… Это мне? – Она как зачарованная уставилась на розу.

– Конечно. Ты сама как роза, – сделал Ольге банальный комплимент Китаец.

Банальный опять же потому, что предназначался женщине, к которой он ничего не чувствовал, но которая своим даром смущаться элементарных вещей могла и его заставить стыдиться самых невинных фраз и поступков.

Они вошли в небольшое фойе, пол которого был застелен ярко-зеленым ковролином. У стены в миниатюрный круглый бассейн изливал слезы радости малюсенький фонтанчик. Его мелодичный полуплач-полушепот подействовал на Китайца расслабляюще. «Вот бы сейчас посидеть у бассейна с рыбками!»