Поход на Югру (другая редакция)
Шрифт:
— Закружил, проклятый.
На лыжне стоял рыжебородый человек с голубыми глазами. Он несмело двинулся навстречу и протянул руки. У него вздрагивали губы:
— Братцы, русичи!
Он обнял Омелю и заплакал, уткнувшись в его грудь. Омеля попятился. Яков спросил:
— Кто ты?
Рыжебородый смотрел на него сияющими глазами и шептал:
— Свои, родные мужики…
— Далеко до Югры?
В глазах рыжего метнулся испуг.
— Уходите, — мрачно потупился он. — Зачем грабить нищих.
Есть на Вятке два поселения — Хлынов и Никулицын. Их срубили беглые из Суздальской Руси мужики. Из Хлынова ушел рыжий Ждан с женкой искать обетованную землю. С верховьев Камы спустились они до быстрой студеной реки, где начинались горы. Занедужила женка и померла. На высоком камне, откуда всюду видать, выдолбил Ждан могилу и поставил желтый смолистый крест. И сам тут остался.
Однажды старый югорский охотник Вах увидел на березе медведя. Достал тяжелую стрелу, но вдруг медведь заругался и затряс рыжей бородой. Перед ним на суку шевелился, как живой гриб, рой диких пчел.
Рыжий потряс над ними мокрым веником и стряхнул в мешок.
Спрыгнул и заплясал под берегом. У него было перекошенное распухшее лицо и совсем заплыл один глаз. По рубахе ползали быстрые пчелы.
— Эй, — позвал он Ваха. — Чего рот разинул?
Вах несмело подошел. Намотав на руку шапку, стал сбивать пчел.
Потом они хлебали у костра уху, смеялись и хлопали друг друга по спине.
Рыжий умел делать железо и ткать из крапивы полотно, ведал, каким потом надо полить каменистую землю, чтобы стала рыхлой и родила рожь. Он умел приучать диких пчел и вырубать богов из мягкой липы.
Он поставил избу с крытым двором на лысой релке и выменял у Ваха двух собак на топор. Вах прищелкивал языком и не мог нахвалиться дружбой с рыжим чужаком.
Шаманка Тайша, старуха с лицом сороки, сказала:
— Куда пришел один — придут и другие.
Старый Вах замахал на нее руками:
— Он сделал ручным лосенка и хочет пахать на нем землю, когда тот вырастет. Он научит нас делать железо и хлеб. Пусть он будет нашим другом.
Князек племени сказал:
— Пусть жжет сильный костер, если увидит пришельцев. И платит десятую часть от меда, хлеба, добычи.
Рыжий Ждан выходил на скалу, сидел на камне возле креста, разговаривал с могилой, смотрел туда, где засыпает солнце. Он жал своих. Пять весен и зим.
Много ли человеку надо? Клочок поля и баньку, чтобы пропарить уставшие кости, студеный ключ под горой и уверенность, что ты сам себе хозяин. А еще — живую душу рядом, ибо при одиночестве не узнаешь свободы.
Югорские охотники пугливы, как дети, и подозрительны, как старухи. Поклоняются женщинам, не в силах постигнуть тайну рождения ребенка, почитают серебро, луну и медведя и приносят жертвы рубленым из кедра идолам. Как дети.
Однажды увидел рыжий Ждан далекие костры и людей. Это было новгородское войско. Ждан не зажег сигнальный костер. Ждан ухал лешим вокруг лагеря. А потом вышел навстречу.
— Земля здесь не мерена, — сказал он сгрудившимся ушкуйникам. Вместе обживать станем. Югра, если к ней по-соседски, не тронет. На первый случай избенка есть у меня, баня.
Новгородцы слушали молча, у каждого есть она — мужицкая тяга к вольной земле.
А семьи как? А домы?
— Правда, что серебро Юрга лопатами гребет? — спросил Савка.
— Про то не ведаю, — нахмурился Ждан.
— Для чего ты все это рассказываешь? — прищурился Яков. — Чтоб смуту в людях посеять? Кто тебя подослал?
— Никто не слал. Сам зову — оставайтесь добром, здесь воля.
— Ишь, — усмехнулся Яков. — Леший. Ведь это ты нас пугал? Ночью. Ты закружил, чтоб с дороги сбить?
— И верно, — насторожился Зашиба. — Вона сотоварищ его за елушником.
Над молодыми елочками покачивала рогами лосиная голова.
Ушкуйники много дней не ели мяса.
— Лоська, беги!
Три стрелы впились в шею сохатого. Он захрипел, вскинувшись на дыбы. В нею вонзилось копье и еще несколько стрел. Кровь хлестнула в несколько широких струй. Сохатый упал на передние ноги и выворотил рогом пень, бросился вперед, где только что стояли люди. Ждан шел ему навстречу, бормоча:
— Лосенька, лосенька.
Сохатый смял его и отбросил копытом. Он топтал сумки и лыжи, бил рогами в ели, на которых спасались новгородцы, метался и хрипел, поливая снег широкими полосами крови. Наконец, встал на колени, зашатался и опрокинулся.
6. ЗОЛОТАЯ СЕРЬГА
Яков решил подняться на вершину ближайшей горы, осмотреться. С ним увязался Савка. На лысой плоской вершине снег был плотен, как наст. Он навис козырьком над пропастью. Савка глянул вниз и отшатнулся — далеко внизу, как темная травка, щетинился лес. Сорвись — и разобьешься не сразу. Яков стал близко от обрыва, придерживаясь за куст кедрового стланика.
Гудел ветер — здесь всегда гудит ветер. Внизу плыли лохматые, как дым облачки. Они цеплялись за вершины кедров и, казалось, что гора дымится. Солнце было очень ярким — слепило до боли в глазах, а проплывавшая тучка неестественно синей.
— Вон югорские городища, — показал Яков.
Голубоватые горбы гор сливались с небом. Внизу, как дорога меж скал и леса, виляла река. Далеко на север, где черный лес становился синим, были видны дымки.
Яков улыбался.
— Земли сколько.
Он снял лохматую собачью шапку, подставив ветру лицо. Вырвал серьгу из уха, медленно размахнулся и бросил ее, как камешек, в солнце. Она сверкнула над пропастью, и Савка подался за ней. У него тряслись коленки.
— Ого-го! — хрипло кричал Яков и хохотал.