Поход в Страну Каоба
Шрифт:
— Пеонов необходимо взбадривать время от времени, это им только полезно, — ответил дон Габриэль. — Они выносливы, как козы.
— Как знаете, — спокойно возразил ему дон Рамон, — просто я счел нужным вам это сказать. Всю жизнь мне приходилось иметь дело с пеонами. Еще в молодости я вербовал рабочих на серебряные и медные рудники. Поверьте мне, у всех рабочих, у всех без исключения, есть предел, за которым кончаются их силы, их работоспособность и добрая воля. Если перейти этот предел, происходит одно из двух: они либо становятся бунтовщиками, либо обессилевают и делаются непригодными ни для какой работы. И то и другое сулит нам одни убытки.
— Возможно, вы и правы, дон Рамон, — пробормотал в ответ дон Габриэль. — Но мне хотелось поскорей оказаться подальше от места ужасного происшествия.
Тут к ним подошел дон Албан:
— У меня, сеньоры, как-то тревожно на душе. Кажется, мы уже целую вечность бредем по джунглям — и все по одному и тому же кругу. Ни разу у нас над головой не было открытого неба. Зеленый полумрак, вечный зеленый полумрак! И еще эта томительная жара, удушливая влажность, не прекращающиеся ни днем, ни ночью чириканье, стрекотанье и леденящий сердце рев хищных зверей. Если в ближайшие дни я не увижу какой-нибудь хижины, стола и тарелки и хоть несколько незнакомых лиц, я, наверно, сойду с ума, клянусь пресвятой девой! Видно, сам черт меня попутал отправиться торговать на монтерию.
Дон Рамон громко рассмеялся, крепко ударил дона Албана по плечу и сказал:
— Не болтайте чепухи, дон Албан! Все проходит. Когда вы продадите на монтерии ваши товары, да еще раза в два дороже, чем в других местах, вы измените свое мнение о джунглях. Даром ничего не дается. Как говорится, кто хочет заработать, тот должен поработать. Не думайте в пути о всяких ужасах, насвистывайте-ка лучше песенку. Я вот уже привык к таким походам. А теперь, сеньоры, по коням!
Дон Рамон вытащил свисток и дал сигнал трогаться.
1
Часам к пяти люди почувствовали, что приближаются к большому озеру. Подул влажный легкий ветерок, и до каравана, спускавшегося по крутой, петляющей тропинке с высокой скалистой горы, донесся запах тростника, водорослей и тины. Между деревьями то тут, то там поблескивала сверкающая гладь озера и проглядывало голубое небо.
Тропинка шла по осыпи и была местами не более фута в ширину. Но, даже если бы лошадь или человек споткнулись, они не скатились бы в пропасть — их задержали бы деревья и кустарники, которыми порос крутой скалистый склон.
Караван шел длинной цепочкой: человек за человеком, мул за мулом. Остановиться никто не мог, иначе задержалась бы вся колонна. Время от времени какой-нибудь мул, споткнувшись, срывался вниз. Тогда погонщики, не замедляя движения каравана, бросались вслед за ним и втаскивали его снова на тропу. Мулы, почуяв воду, испускали громкие крики, гулким эхом отдававшиеся в джунглях. Чем ближе подходили они к озеру, тем больше ускоряли шаг. Последние четверть часа они уже бежали рысью, несмотря на усталость, на стертую в кровь спину и тяжелые вьюки.
В воздухе звенело от гомона и щебета десятков тысяч птиц, обитавших на берегах озера.
И все же эти берега казались такими пустынными, что человек, попавший сюда, не мог не испытывать щемящего чувства одиночества, но вместе с тем и восхищения — эти места потрясали своей дикой красотой.
Вокруг озера раскинулись луга, куда пригоняли на отдых быков, проработавших три месяца на монтериях. Лесорубы-индейцы, добывавшие красное дерево, работали изо дня в день, из года в год, пока не умирали. Им не полагалось передышки. А быки погибали, если им не устраивали частого отдыха и не отправляли на выпас. Индейцы были куда выносливей быков — они погибали не так быстро. Часть работы на монтерии делали быки, другую часть — индейцы. У рабочих-индейцев была душа, которую, как известно, некогда уже спасли; у рабочих-быков не было души, о которой мог бы позаботиться спаситель.
2
На берегу озера стояла хижина под пальмовой крышей. Вернее, не хижина, а один только навес на столбах. Там жил пастух, стороживший пригнанных на отдых быков.
Когда караван прибыл к озеру, пастуха на месте не оказалось: он отправился проведать стада, пасшиеся на дальних лугах по ту сторону озера, на расстоянии дня пути.
Лагерь разбили на большой поляне. Чтобы увидеть небо, надо было только поднять голову. После многих дней, проведенных в мучительном однообразии зеленого сумрака, привал у озера сулил такое же облегчение, как пробуждение от тяжелого кошмара.
Однако не прошло и трех часов, как началось мучение, такое мучение, что глаза уже не глядели на красоту природы. На этих лугах постоянно паслись стада быков, и поэтому земля здесь кишела мириадами клещей — гаррапатас. Клещи набрасывались на людей, заползали в складки одежды, впивались в тело, и спустя час всякий понимал всю бесполезность борьбы с ними, прекращал сопротивление и позволял клещам — властелинам здешних мест — кусать себя, сколько и как им заблагорассудится. Клещи не боялись воды. Напротив, от купанья в озере они получали не меньшее удовольствие, чем их жертва, которая наивно надеялась таким образом от них избавиться. Да к тому же купаться здесь было почти невозможно, потому что берег был заболочен и густо порос тростником.
Воду для питья брали не из озера, а из двух ключей, которые пробивались у подножия скалистой горы.
Вечером, у костра, улучив минуту, когда они остались одни, Селсо сказал Андреу:
— Я предсказал, что Эль Камарон погибнет у этих скал. Но судьбе было угодно иначе. А с судьбой спорить не следует, лучше судьбы все равно не сделаешь.
— Ты слышал, — спросил Андреу, — что рассказывали ребята, хоронившие Эль Камарона, про то, как он околел?
— Если бы я стал слушать всякий вздор, я бы думать разучился, — ответил Селсо. — И какое мне дело до этого мерзавца? Важно другое: ни он, ни Эль Сорро теперь уже не поймают в свои сети ни одного индейца, не оторвут его от жены, не загубят его жизнь. Когда я думаю об этих двух мерзавцах, мне хочется плюнуть!
3
Весь следующий день путь каравана пролегал по густым джунглям. Но теперь джунгли изменили свой характер и выглядели уже совсем по-иному.
Дорога шла по зыбкой, заболоченной почве. Ни метра твердого или песчаного грунта, только топь.
Селсо, шагавший рядом с Андреу, сказал, обращаясь к нему:
— Ну вот, сыночек, здесь в воздухе стоит запах каоба, даже если поблизости нет ни единого ствола. Здесь начинается царство красного дерева. Нынче вечером ты впервые увидишь большую заброшенную монтерию, вернее — то, что от нее осталось. Да еще кое-что другое, что заставит тебя задуматься, если ты не окончательно разучился думать.