Поход Яна Гамильтона
Шрифт:
Лично мне хотелось купить картофель, и после долгих расспросов мне указали на человека, у которого, по общему мнению, имелось мешков двенадцать. Это был англичанин, с радостью увидевший, наконец, британские штыки. «Вы себе представить не можете, как мы ждали этого дня», — говорил он.
Я спросил, не доставляли ли ему неприятностей буры во время войны.
— «Нет, на самом деле обращались с нами неплохо, только когда мы отказались воевать, они стали забирать у нас имущество, сперва коней и повозки, потом пищу и одежду. Кроме того, страшно было слушать все их вранье, и, конечно, нам приходилось держать язык за зубами».
Было очевидно, что он ненавидит буров, жить среди которых ему пришлось волею судьбы. Эта
— «Почему?» — недоуменно спросил он. — «Разве британцы не собираются удержать за собой эту страну?» — «Эта колонна не может остаться здесь навсегда». — «Но ведь они наверняка оставят здесь несколько солдат, чтобы защищать город».
Я ответил ему, что это маловероятно. У нас боевая колонна. Потом, может быть, придут другие войска, чтобы нести гарнизонную службу. Но до того может пройти неделя. Тогда я еще не мог предвидеть жаркие баталии, которые будут разыгрываться вокруг Линдли в течение следующих трех месяцев. Он был весьма расстроен, и как оказалось, не без причины.
— ««Это очень плохо для нас, — сказал он. — Что будет, когда буры вернутся? Они сейчас прямо за холмами». — «Вот почему [508] на вашем месте я бы спустил флаг. Если вы не сражаетесь, не лезьте в политику, пока война не закончилась».
Он был очень разочарован и, я думаю, спрашивал себя, до какой степени скомпрометировал себя своим энтузиазмом.
На следующее утро перед завтраком случилась перестрелка на линии пикетов к югу от Лидни. Раскаты выстрелов разносились по долине, а на противоположном склоне, как потревоженные муравьи, скакали британские пикеты. Я был в тот момент с генералом Гамильтоном. Он некоторое время наблюдал за отдаленной стычкой из-под полога своей палатки. Затем сказал: «Разведчики и кафры говорят, что бурские лагеря находятся там, там и там (он указал в разные стороны). Либо я атакую их сегодня, либо они атакуют меня завтра. Атакуя сегодня, я утомлю войска. Если я этого не сделаю, нам придется вести тяжелые арьергардные бои, чтобы выбраться отсюда завтра».
Он не сказал тогда, какой путь изберет, но я был уверен в том, что он не станет отводить войска слишком далеко на юг или на юго-восток, чтобы напасть на неуловимые лагеря. Мы действовали по расписанию, и нам необходимо было соединиться с основной армией. Итак, я не был удивлен тем, что в тот день мы ничего не предпринимали.
20 мая бригада поднялась очень рано, и как только стало достаточно светло, кавалерия Бродвуда заструилась по северным гребням. Пушки и большая часть пехоты незамедлительно последовали за ней, так что к семи часам длинная транспортная колонна уже огибала угол холма Линдли на пути в Хейльброн.
Как только при свете дня стали видны отходящие войска, наблюдавшие за ними буры начали прощупывать и теснить линию пикетов: прерывистая ружейная стрельба постепенно распространилась вокруг города, охватив его с трех сторон. В восемь часов наши войска оставили город, а в девять, когда конвой уже был у холма Лидни, стали подтягиваться пикеты. Это стало сигналом для усиления огня. Как только наши аванпосты оставили город, буры, по двое-трое прискакали туда и стали обстреливать нас из домов. Разные достойные пожилые джентльмены, весьма любезно принимавшие нас накануне, доставали ружья из всяких тайников и стреляли в нас с веранд. Город так быстро перешел в руки врага, что Сомерс Сомерсет, курьер «Таймс», едва не был [509] пойман. Он прибыл накануне ночью и, найдя удобную постель в отеле, отправился спать, не задавая вопросов. Следующее, что он помнит, — это хозяин отеля, ворвавшийся в его комнату в страшном возбуждении с
Генерал и его штаб наблюдали за началом сражения с того места, где перед этим был лагерь, — замусоренной площадки, по которой меланхолично бродили беспризорные лошади и мулы. Как только отступающие пикеты собрались к северу от города, он сел на коня и направился на вершину холма Линдли. С этой господствующей вершины видна была вся сцена боя, вся окружающая территория. Внизу у наших ног, за покинутым лагерем видны были дома Линдли, откуда периодически раздавалась ружейная стрельба. По сторонам, на востоке и на западе, поднимались два больших холма, они удерживались ротами конной пехоты, которые уже вступили в бой с противником. Хвост Транспортной колонны изгибался вокруг основания нашего холма, уходя от опасности. Вдали, на просторе, медленно скакали вперед отряды голландских всадников, а вдоль дороги за восточным холмом тоже двигалась длинная вереница людей на конях. Они передвигались, как это принято среди буров, маленькими группами по четыре-пять, а иногда по десять или двенадцать человек. Там и сям одинокие всадники порой выезжали из общего потока. В какой-то момент на пыльной дороге появилась группа человек в тридцать. Но для опытного глаза все это движение было полно зловещего значения.
Было ясно, что они сосредотачивают силы где-то среди холмов к востоку отсюда. Генерал, который служил на индийской границе, разбирался в арьергардных маневрах, и его лицо было серьезным. Буры знали, что им нужно. В их движениях сквозила решительность, которая не обещала ничего хорошего арьергарду или правому флангу. Были отправлены посыльные: один — чтобы предупредить правый корпус конной пехоты, другой — чтобы передать основной массе войск приказ замедлить шаг, еще один отправился на восточный холм, которому угрожал противник, чтобы выяснить ситуацию. Батарея арьергарда была поднята [510] на плоскую верхушку холма и вступила в действие. Это был, я думаю, ключевой момент всей ситуации. Батарея, установленная на холме Линдли и метавшая снаряды то в одном, то в другом направлении, заставила нападающих соблюдать дистанцию и помогла пикетам отойти назад, на новые, более безопасные позиции.
Но теперь, когда арьергард оторвался от города Линдли, место генерала было с его основными силами, и мы отправились, то рысцой, то галопом, преодолевая те семь миль, что разделяли голову и хвост нашего войска. Стрельба на фронте прекратилась еще до того, как мы подъехали.
Мы уже поздравляли себя с успехом этой любопытной операции — любопытной, поскольку в уставах не рассматривается случаев, когда обе стороны одновременно ведут арьергардные бои — как вдруг полдюжины лошадей без всадников прискакали откуда-то издалека, с правого фланга. Очевидно, там шли тяжелые бои; наплыв буров предвещал неприятности. Мирный ландшафт ни о чем не говорил. Не было слышно ни стрельбы, ни шума сражения. В этой разбросанной войне одна часть армии могла с легкостью быть уничтожена, при том что остальные не услышали бы и выстрела. «Зачем же их разбрасывать?» — спросит кабинетный стратег. «Да затем, что, если не разбросать солдат, к тому же достаточно инициативных, чтобы действовать разрозненно, вас уничтожат всех вместе».
Генерал послал арьергарду приказ связаться с прикрытием фланга и приготовил еще один корпус конной пехоты, чтобы поддержать либо тех, либо других, если возникнет необходимость. Затем он занялся подготовкой к переправе бригад через реку Реностер. Между тем показалась голова колонны Смита-Дорриена, которая благополучно прошла с привала при Каалфонтейне, и армия правого фланга вновь объединилась, — факт, требующий некоторого разъяснения ее функций в общем плане наступления лорда Робертса.