Поход за последним «тигром»
Шрифт:
— Денщик его превосходительства генерала Ракитина. Он на острове гусей подстерегает.
Шевченко немедля переправился на островок. Ракитина не было и там. Комиссар перешел на правый берег Кухтуя и заметил притаившегося за лиственницей генерала. Ракитин целился в него из браунинга, но не стрелял.
— Бросьте шутить, генерал! — крикнул Шевченко.
Ракитин выступил из-за лиственницы, приподнимая браунинг. Шевченко решительно направился к генералу, но тот выстрелил себе в грудь и упал. Шевченко склонился над упавшим; потускневшие глаза
— Я хочу… Мне надо… Позовите комиссара, — с усилием проронил Ракитин.
— Я комиссар…
Генерал закрыл глаза, и лицо его приобрело тяжесть камня.
С охотским гарнизоном пепеляевцев было покончено. Седьмого июня Вострецов передал во Владивосток немногословную радиограмму:
«Экспедиционный отряд, захватив расположение бандитов и отрезав возможные пути отступления, после двухчасовой перестрелки принудил их к сдаче. В городе взято 75 пленных, убито 8, ранено 20, захвачена канцелярия Ракитина, вооружение, золото, пушнина».
Но Степан Вострецов и комиссар Петр Пшеничный понимали, что Пепеляев в Аяне скоро узнает об их появлении. Надо было спешить, чтобы предупредить действия Пепеляева.
— Буря и натиск — вот наш девиз! — изрек любивший красивые фразы Пшеничный.
Незаметно подойти на пароходах к Аяну было нельзя, придется высадиться в укромной бухте, в ста верстах от Аяна, и через сопки пройти к поселку. Вострецов стал готовиться к походу, но девятого июня получил радиограммы из Владивостока и Читы.
Командарм Уборевич и комкор Фельдман приказывали вернуть «Ставрополь» во Владивосток, а в Аян идти на одной «Индигирке». Вострецов отправил «Ставрополь» с пленными пепеляевцами, ранеными и больными красноармейцами.
Одиннадцатого июня, распрощавшись, «Индигирка» пошла в Аян, а «Ставрополь» взял курс на Владивосток. Через сутки «Индигирка» бросила якорь в пустынной Алдомской бухте.
Вострецов послал на берег разведчиков, они привели перепуганного аянского попика. Несмотря на распутицу, священник объезжал свой таежный приход, собирая мзду чернобурыми лисами.
От священника Вострецов узнал, что Пепеляев разделил свою дружину: четыре роты и кавалерийский эскадрон стоят в Аяне, остальные — в поселке Уйка, в восьми верстах от Аяна. Пепеляев не ведает о приходе красного корабля в Алдомскую бухту, не слышал он и об охотских событиях.
Бывают на Севере хватающие за душу ночи.
Это белые ночи июня. Тот, кто не жил на Севере, тот не поймет их таинственного очарования. Сияют и переливаются морская пена, старые пни, голые скалы, прошлогодняя алая брусника по склонам сопок. Свет брызжет из мутных речушек, горных водопадов, из тарынов, из вязкого, тающего снега долин. Свет июньских белых ночей живет в сердце, освещает мысли, трепещет в каждой песчинке, в каждой красноватой шишечке лиственницы.
В такую ночь путь в Аян показался Степану Вострецову легким — шагай себе по тридцать верст в сутки! Подобную же уверенность в легкости
— Не торопись, нюча, однако. Суетливая белка на стрелу натыкается.
Элляй повел экспедиционный отряд волчьей тропой — единственной, что петляла по рыхлому снегу. Моховые болота сменились распадками, переполненными полой водой, голые обрывы — непроходимыми зарослями стланника, пришлось прорубать путь в их путанице. Бойцы промокли сразу же, кое-кто натер мозоли и, прихрамывая, отставал.
Белая ночь как-то незаметно погасла: пошел дождь, его сменили тяжелые снежные хлопья. Лошади, тащившие пулеметы, то увязали в снегу, то скользили и разбивались на тарынах; к концу второго дня они пали. Пулеметы пришлось нести на руках.
Второй день похода омрачился трагическим происшествием: исчезло двое красноармейцев. Вострецов отправил людей на поиски пропавших, бойцов нашли мертвыми, они сорвались с обрыва.
На третий день Элляй вывел отряд на вершину бесприютного перевала, на востоке расстилалось Охотское море.
— Сколько до Аяна, отец? — спросил Вострецов.
— Кесов семь, однако. Больно худой тропа, сап-сем устал я, но вы, как однотравные оленята, легки на копыта…
— В кесе семь верст, семью семь — сорок девять, — подсчитал Вострецов. — Мы должны пройти эти версты за сутки.
Утром шестнадцатого июня Вострецов захватил отряд пепеляевцев подпоручика Рязанского.
— До Аяна десять верст, — сказал подпоручик, и это словно подхлестнуло красноармейцев. Измученные, они приободрились.
Вострецов поднял бойцов на последний бросок. У аянской сопки неожиданно взяли в плен полковника Варгасова.
— На аянской тропе нет ни караулов, ни застав. Мы наблюдаем только за морем, ждем японского корабля. Часовые стоят лишь у склада с боеприпасами, да по ночам бродят патрули. В Уйке — маленьком поселке на берегу моря — особый батальон строит кунгасы, на которых можно уйти в случае опасности в открытое море, — сообщил полковник Варгасов.
В те первоначальные дни июня Степан Вострецов действовал с удивляющей всех энергией и смелостью. Для восстановления Советов он отправил на прииски отряд комиссара Панченко. Комиссар создал на приисках ревкомы, конфисковал у местных воротил и офицеров все награбленное золото.
Группа бойцов комвзвода Кошелева переправилась на другой берег Кухтуя, чтобы покончить с капитаном Яныгиным, но в поселке Булгино его не оказалось. Яныгин увел свою банду в тайгу. О преследовании Яныгина красноречиво рассказал красноармеец Михаил Кочетков: «Несколько раз нащупывали мы яныгинцев, но им удавалось оторваться от погони. Видели их на берегу реки У лакана, а потом и след пропал. Яныгин повернул к морю, надеясь сесть на какую-нибудь шхуну».
Кошелев настиг было Яныгина у озера Ветренного, но тот опять ускользнул и повел своих головорезов в поселок Иня. Там его поджидал Пшеничный.