Поход
Шрифт:
Отойдя в небольшой овражек рядом с окопом, наклонился, подставив шею и плечи под воду. Холодная, колодезная, она мигом выбила из меня остаток сна. Прополоскал рот и сделал пару глотков, аж зубы заломило. Потом обтёрся полотенцем.
Всё это время Севастьяныч докладывал новости. Организацию устройства оборонительных сооружений взяли на себя офицеры из штаба военного губернатора. С противоположного берега пока не стреляли, даже из винтовок. Большинство жителей Благовещенска ночевали за городом. С утра пришло много ополченцев и стрелков. Китайцев на нашем берегу вылавливают и отводят на лесопилку, держа под охраной. Несколько магазинов и складов китайцев ночью разгромили. Со складов «Чурина и Ко», «Кунста и Альберса» бесплатно выдают продукты на нужды обороны.
Позавтракал жареной на костре куриной грудкой и хлебом. Казаки есть казаки, безхозных кур по городу бегало много. Запив всё это водой, почувствовал, что готов «к труду и обороне». Это чувство привело меня к резиденции военного губернатора.
Это чувство привело меня к резиденции военного губернатора, где увидел интересную картину. Три якута с винтовками стояли перед крыльцом. Самый старший из них невозмутимо попыхивал трубкой, глотая дым, а самый молодой о чём-то жарко спорил на неизвестном мне языке с казаком, охранявшего вход.
— Что за шум, а драки нет?! — шутя, спросил я, подойдя почти вплотную.
— Да вот, Ваше высокоблагородие, якуты эти трое в ополчение вступить хотят. Говорят, что очень меткие стрелки. Хотят маньчжур убивать. Какие-то у этого семейства старые обиды на них, — вытянувшись во фрунт, доложил казак из Нерчинского полка.
— И в чём проблема?! Дело-то хорошее. Нам меткие стрелки нужны. Сейчас через часик китайцы закончат с завтраком и начнут огонь, возможно и из пушек.
— Да они по-русски не бельмеса не понимают. И ещё хотят лично к Его превосходительству на приём попасть, чтобы какую-то проблему решить, но мне не говорят.
— А ты откуда, братец, так хорошо якутский знаешь?
— Да у нас в Забайкалье их много проживает. Торговать с ними как-то надо было, вот и научился.
Через пень-колоду с помощью переводчика удалось добиться от якутов, отца и двух сыновей, что они хотели получить от губернатора патроны для охоты на маньчжур и награду за каждую голову убитого, как за десять шкурок белки. Для прикола поторговался, сошлись на цене, как за четыре шкурки. Я чуть не расхохотался.
«Охотники за скальпами, мать их! — сдерживая смех, подумал я, а потом прикинул. — А почему бы и нет?! Снайпер-якут, два наблюдателя из ополченцев или солдат для подтверждения поражения цели, а стоимость четырех шкурок белки хорошей выделки, всего десять копеек. Для сравнения патрон для винтовки Кранка стоит три копейки, для мосинки — пять копеек. Сколько вчера сожгли этих патронов впустую, и не сосчитаешь. А тут сто подтверждённых убитых — всего десять рублей. А до траншей на том берегу от наших позиций метров шестьсот-восемьсот будет. Да ещё сложный выстрел над водой. Я бы без оптики не взялся стрелять. Видимо, действительно, хорошие охотники. Всё! Заключаю соглашение. Если Грибский не захочет платить из казны, заплачу из своих средств. Такая реклама и пиар снайперской стрельбы мне необходима. Пробить идею, хотя бы по два снайпера с винтовками с оптикой на батальон не удается, хоть ты тресни. Только и слышишь: „лишние траты“, „меткий стрелок и без оптики может стрелять“. И такое прочее».
Через десять минут, заменив казака-переводчика на посту у входа в резиденцию, компактной группой уже наблюдали за траншеями на том берегу, до которых по моим прикидкам было больше восьмисот метров. На артиллерийском ложементе для двух крупповских четырехфунтовок была видна суета, которая быстро прекратилась, а над нашими головами просвистели две гранаты, разорвавшиеся на Соборной площади.
На противоположном берегу раздались крики радости, а у нас началась большая суета. Народ, бросая инструмент, ринулся прятаться в вырытые окопы, на ходу одевая рубахи и подбирая оружие. В городе особой паники не возникло, так как большинство населения всё ещё оставалось за городом. Я перевёл бинокль на противоположный берег и увидел на позиции для пушек китайского офицера на коне. Судя по форме в высоком звании. Указал на него старшему якуту. Тот, всмотревшись через реку, кивнул головой, снял с плеча винтовку, пристроил её на бруствер и начал целится. Я навёл бинокль на китайского офицера. Когда ожидаешь выстрела, он всегда случается внезапно. Выстрел и офицер сполз с седла. Якут разразился длинной фразой с каким-то раздражением.
— Что он сказал? — спросил я казака-забайкальца, который продолжал меня сопровождать.
— Ругается, что плохо попал. Не убил, а только ранил в плечо. Винтовка старая, глаза старыми стали. Плохо видит, — ответил тот.
В полном изумлении уставился на якута. Я в четырехкратный бинокль не смог толком рассмотреть, куда он попал. Это какая же у него острота зрения? Больше четырехсот процентов? А какая же была, когда он хорошо видел? Потом перевёл взгляд на его винтовку. Кажется, Мартини-Генри, но не уверен. И как он из этого старья умудрился попасть?! В голове промелькнула интересная мысль, и я подозвал своего денщика, который, увидев меня, возвращающегося на позиции, присоединился к нашей группе. Отдал ему распоряжение на ухо, а сам стал выглядывать цель для старшего сына на артиллерийской позиции. В общем, из девяти выстрелов, которые сделали якуты, получились следующие результаты. У отца — один ранен, один убит. У старшего сына — один убитый. У младшего — один ранен. В общем, двадцать копеек семейство заработало и заставило замолчать две китайские пушки. Прислуга вся попряталась в укрытиях. Дёшево, сердито и эффективно!
В это время вернулся Хохлов и принёс кофр с мосинкой, специально изготовленной для снайперской стрельбы. С собой в командировку прихватил десять таких, но оптических прицелов, изготовленных аналогично прицела укороченного одна тысяча сорокового года из моего мира, было всего два. Объяснять, как работать с оптикой, якуту не собирался, тем более он и русского языка не знает, но дать отличную винтовку, почему бы и нет. Реклама и пиар требует жертв. В кофре также хранились средства для чистки оружия и десять снаряженных обойм со специально отобранными патронами.
Когда я открыл чехол, старший из якутов прошептал, что-то похожее на: «О, Сюгэ тойон!». В его черных глазах зажегся какой-то фанатичный огонь. Он даже не удержался и, присев на корточки, погладил приклад винтовки из ореха.
— Переведи ему, — обратился я к казаку. — Здесь пятьдесят очень хороших патронов. Я дам ещё сто таких же. Если он убьет сто маньчжур, то винтовка его.
Старший из якутов, выпрямившись, выслушал казака, улыбнулся и произнёс несколько предложений.
— Ваше высокоблагородие, он говорит, что ему надо потратить десять патронов, чтобы привыкнуть к оружию. Если винтовка так же хороша, как выглядит, то все остальные пули найдут свою цель. Он поражён вашей щедростью.
Вручив кофр якуту, оставил Хохлова и забайкальца с новорожденной группой снайперов, наказав последнему, чтобы выбивали прислугу пушек, направился, несмотря на продолжающий орудийный огонь в больницу. Пора было проведать Бутягиных и Машеньку.
Доехать до больницы не получилось. На полпути меня перехватил посыльный от полицмейстера. На крыльце полицейского управления узнал от Батаревича, что казаки и ополченцы из переселенцев нашли большой лагерь китайцев, где их было около двух тысяч человек, и сейчас гонят их на лесопилку. Полицмейстеру нужна помощь хотя бы из двух расчетов пулемётов, чтобы сдержать такую толпу.
Под непрекращающимся артиллерийским огнём вернулся на позиции на берегу и, взяв на всякий случай четыре расчета, вернулся к полицейскому управлению, где нас должен был дожидаться посыльный. Тот оказался на месте, и мы потрусили неспешной рысью навстречу большому конвою из китайцев.
Увиденная картина добавила адреналин в кровь. От деревни Астрахановки по дороге вдоль реки Зее по два-три человека в ряд передвигалась колонна китайцев, растянувшаяся почти на две версты. По бокам её сопровождали два десятка верховых, уставших и злых, как черти, казаков, то и дело пускавших в ход нагайки. Ещё в охране было три десятка переселенцев, вооруженных американскими топорами на длинных ручках. Такой топор входил в инвентарь, выдаваемый переселенцам. У некоторых из них за поясом я также увидел револьверы.