Шрифт:
Глава 1
Конут родился в 2166 году. В свои тридцать лет он уже профессор математики, посвятивший себя теории чисел. Основное его занятие – чтение лекций по курсу «Мнемоника [1] чисел» в крупнейшем университете мира. Конут полностью поглощен этой темой и лишь изредка позволяет себе отвлечься, предаваясь абстрактным, расплывчатым мечтам о девушках.
Это не удивительно. Ведь Конут не женат и не может не страдать от одиночества.
Его маленькая комнатка на восемнадцатом этаже Башни Математиков ничем не отличается
1
Мнемоника – совокупность приемов и способов, облегчающих запоминание и увеличивающих объем памяти путем образования устойчивых ассоциаций.
Шума могло быть гораздо больше, для такой маленькой спальни будильников, пожалуй, многовато; их даже не два, а пять! И все заведены на одно время.
Взглянув на спящего, вы нашли бы его довольно привлекательным. Только немного бледным – такая бледность обычно вызывает сочувствие у девушек, которые обязательно бы решили, что он нуждается в женской заботе, прогулках на свежем воздухе, усиленном питании и положительных эмоциях. Конуту же подобные мысли и в голову не приходят. Однако в последнее время он ощущает смутное беспокойство, не в силах понять, чего именно ему недостает.
Еще два месяца назад все было в порядке, и вдруг его захлестнуло необъяснимое и непроходящее чувство неблагополучия, разлада.
Скоро семь пятнадцать, будильники вот-вот зазвонят. Конут долго возился с ними, настраивая в унисон: заводил, проверял, переставлял стрелки – и теперь можно не сомневаться, что звонки прозвучат с интервалом не более четверти минуты.
Но одного он не учел: побывавший на полу будильник приобрел дурную привычку прочищать себе горло, слабо лязгая чуть раньше положенного. Еле слышный, но неожиданный звук потревожил Конута, однако не разбудил его. Конут приоткрыл глаза и сразу же закрыл их. Спустя мгновение, не сознавая, что делает, он откинул одеяло и сел на кровати.
Если бы вы были бесстрастным наблюдателем или уподобились одному из портретов, украшающих спальню Конга (например, Лейбницу в большом завитом парике со старинной гравюры Фике), вы бы увидели, как молодой человек поднялся с постели и с закрытыми глазами медленно двинулся к распахнутому окну.
Если бы портреты могли помнить все, что им довелось увидеть из своих тесных рам, вы, как один из них, припомнили бы, что Конут уже проделывал однажды такой фокус и едва не выпал из окна. Кажется, на этот раз он может преуспеть.
Попытка самоубийства. Девятая за последние пятьдесят дней.
Если бы портреты были наделены эмоциями, вы, временно пребывая одним из них, испытали бы чувство сожаления, глядя на Конута, – ведь его толкает к смерти не сознательный выбор, он совсем не хочет умирать и, придя в себя, не может понять причины своих поступков.
Глава 2
Действительность неохотно проникала в сознание Конута сквозь пелену сна. Ему казалось, будто он с трудом балансирует на краю страшной бездны и вот-вот сорвется вниз, и в этот момент до него донесся чей-то оклик. Лицо Конута исказилось, он невнятно забормотал и открыл глаза.
Под ним была пустота, почти две сотни футов, – он стоял на подоконнике и смотрел на прямоугольник двора с высоты восемнадцати этажей, отделявших его от земли. От неожиданности Конут пошатнулся и едва не вывалился наружу. На его счастье, в комнате оказался спаситель, по-видимому, он-то и разбудил Конута своим криком. Этот человек схватил его за руку и грубо втащил в комнату.
И тут, как хорошо слаженный хор, в пять голосов грянули будильники. Еще мгновение – и к ним присоединились трели стоявшего в изголовье телефона; подчиняясь автоматическому таймеру, вспыхнули светильники под потолком, а настольная лампа сменила трубку на более яркую и направила свет на подушку Конута.
– С вами все в порядке?
Ошарашенный Конут понял, что вопрос обращен к нему, и рявкнул:
– Конечно, разве не заметно?
Он наконец осознал, что ему чудом удалось избежать гибели; сердце бешено колотилось, вены наполнились адреналином. Ощущение собственного бессилия вызвало вспышку злобы.
– Извини, Эгерт. Спасибо, – тут же взял себя в руки Конут. Он узнал своего спасителя – девятнадцатилетнего студента с коротко стриженными огненно-рыжими волосами. Его лицо, обычно темное от загара, сейчас было белым как мел.
– Вот и хорошо, – Эгерт, не сводя глаз с профессора, осторожно попятился к телефону и снял трубку.
– Алло. Да, он уже встал. Спасибо за звонок.
– Еще немного, и было бы поздно, – проговорил Конут.
Эгерт пожал плечами.
– Я лучше вернусь к себе, сэр. Мне надо… О, доброе утро, Мастер Карл.
В дверях спальни стоял глава математического факультета, а за его спиной теснилась кучка студентов, пытаясь выяснить причины суматохи. Мастер Карл, высокий, пожилой брюнет с проницательными голубыми глазами, держал в руке только что проявленную фотопленку, роняя на пластиковые плитки пола капли воды.
– Что вы тут устроили, черт возьми?
Конут открыл было рот, но не нашелся с ответом. Он не мог объяснить происходящее, не знал, какая сила в течение уже пятидесяти дней толкает его к смерти. Девятый раз ему чудом удалось избежать конца – вот и все. Поэтому Конут сказал:
– Расскажи Мастеру Карлу, Эгерт.
Юноша вздрогнул. Мастер Карл для студентов – царь и бог. От него зависит судьба каждого – сдаст ли он экзамены, будет ли призван в армию, отправится ли на принудительные работы в Трудовые Лагеря. Не удивительно, что Эгерт начал запинаться.
– Сэр, я… я пришел по вызову Мастера Конута. Он поручил мне заходить в его спальню каждое утро за пять минут до подъема. На всякий случай, чтобы он… Впрочем, это неважно. Вот и все, о чем он просил. А сегодня я немного задержался.
– Опоздал? – холодно осведомился Карл.
– Да, сэр, я…
– И вышел в коридор не побрившись?
Студент был сражен этим вопросом. Стайка любопытных за спиной Карла быстро рассосалась, предчувствуя бурю. Эгерт что-то залепетал, но Конут прервал его оправдания: