Походный барабан
Шрифт:
Вдруг неизвестный сделал шаг вперед и, прежде чем я смог угадать его намерения, уперся мне в грудь концом своего посоха и резко толкнул.
Я потерял равновесие, свалился, ударившись больной ногой, и вскрикнул от невыносимой боли.
Тогда он подошел, встал надо мной и, словно это его забавляло, ударил меня ногой в лицо. Не сильно — сколько раз меня били гораздо сильнее! — но этот пинок наполнил меня страхом. Да что ж это за чудовище?
Потом он сел там, где недавно сидел я, и пристально уставился на меня, а потом сказал на ублюдочном арабском:
— Ты будешь моим рабом.
Снова подняв палку, бродяга хладнокровно ткнул меня в зубы концом и расхохотался, когда я сделал слабую попытку схватиться за нее.
Более часу он просидел так, тыкая меня концом посоха, а время от времени бил с размаху. Наконец он встал.
— Ты зачем свистел?
Этот человек был злобным созданием, ни капли человеческого в нем не осталось. Что он намеревался со мной сделать, я не знал, а сил у меня не было даже для того, чтобы одолеть его слабость. Но неужели я потерял и смекалку?
— Джинну свистел, — сказал я. — Я свистел, чтобы вызвать джинна.
Усмешка сбежала с его лица, оставив, однако, выражение какого-то хитрого юмора.
— Джинна? Ты? Вставай! Ты мой раб. Поднимайся и неси мой мешок, иначе я тебя спалю на огне. Ага, вот это я и сделаю! Я тебя спалю!
Я начал осторожно умащивать на место костыль, а он внимательно следил за каждым моим движением, наверное, прикидывая, как лучше со мной управиться.
После несколько минут мучительной возни я наконец смог подняться.
— Бери мешок, — сказал он, — неси.
— Доставь меня в Константинополь, — сказал я, — и ты будешь вознагражден.
Он ответил мне презрительным взором.
— Ты думаешь, я дурак, но я тебе покажу. Ты мой раб. Если не будешь слушаться, я буду тебя бить. Буду тебя бить палкой или спалю.
Встав на ноги, я попробовал взвалить на плечо мешок, но не смог. Он подошел и осторожно, держась в стороне от моей здоровой руки, повесил мешок мне на плечо. Я был настолько слаб, что чуть не упал под его тяжестью, но наконец мне удалось сделать шаг. Бродяга двинулся вперед, лишь изредка оглядываясь через плечо.
Я мог двигаться только очень медленно, и он, потеряв терпение, вернулся. Плюнул мне в лицо и завопил:
— Плохой! Плохой!
И вдруг бросился на меня и начал тыкать и молотить меня своей палкой. Я отчаянно метнулся к нему, но он отскочил и стал пританцовывать вокруг меня, вовсю орудуя палкой. Наконец я свалился, и тут-то он взялся за дело по-настоящему, немилосердно избивая меня и стараясь забросать мне глаза грязью.
Это был безумец. Ох, если бы мне только удалось подобраться к нему поближе… у меня ведь есть нож.
В конце концов он устал колотить меня, разложил небольшой костер и стал готовить пищу. Потом вдруг подошел ко мне с горящей головней и ткнул ею мне в глаза. Он обжег мне подбородок и задел ухо, я неуклюже отмахнулся костылем и подбил ему ноги, и он свалился прямо в костер.
Безумец завизжал и откатился от огня, но, проклиная меня, держался так, чтобы я больше не мог до него дотянуться.
Что-то зашевелилось в тени за костром. Отблеск огня затрепетал на шелковистом боку.
— Айеша! — непроизвольно вырвалось у меня, и я увидел, как она подняла голову и поставила уши стрелкой, услышав знакомую кличку.
Мой мучитель, сидевший у огня, повернулся как ужаленный и увидел кобылицу. Он вскочил на ноги, уставившись на неё и шумно переводя дух.
— Это твоя лошадь?
Его круглые, как бусины, глазки злобно вспыхнули.
— Зови. Подзови её сюда, и получишь вот это!
И показал грязную кость — я бы такую и собаке не бросил.
Сама мысль о том, что моя великолепная кобылка попадет в руки этому дьяволу, привела меня в ужас; однако, как ни норовиста Айеша, старый мерзавец сумеет её поймать, если я буду поблизости…
Если не предпринять что-нибудь, то он будет мучить не только меня, но и лошадь.
— Я могу её подозвать к себе, но она боится чужих.
Медленно, осторожно, не вставая, я передвинулся. Нащупал пальцами бола — два камня и шнурки.
— Я могу поймать её, — продолжал я, — но для этого есть только один способ…
Когда я сидел на земле, одна рука у меня была свободна. Какое до него расстояние? Футов шесть?
— Иди, Айеша, — сказал я, — иди ко мне!
Она была неуверенна. Она раздула изящные ноздри, принюхиваясь к запаху от меня, и топнула ногой: запах ей не понравился. Я не мог бы осудить её за это: и от меня, и от моего мучителя смердело, должно быть, просто жутко.
— Айеша, — умолял я, — иди же!
Лошадка придвинулась на шаг, потом сделала ещё один.
— Ну же, Айеша! Иди!
Он сделал шаг вперед, не в силах укротить свою жадность; все его внимание было приковано к лошади.
Моя рука метнулась в быстром, молниеносном движении… Удача! Камни пролетели мимо его шеи с двух сторон. Вес камней подействовал так, как и было задумано: веревка обмоталась вокруг тощей шеи.
Я рывком подтащил его к себе.
Он упал, и я, не обращая внимание на свои раны, навалился на него сверху, туго натягивая веревку раненой рукой, а здоровой вытаскивая кинжал.
Старик отбивался как бешеный — да он и был бешеный… царапался, цеплялся когтями за душившую веревку и старался высвободиться. Он свирепо лягнул каблуком в больную ногу, и страшная боль пронзила меня, как удар молнии. От этой боли я задохнулся и ослаб.
Однако мой кинжал уже поднялся — и опустился, войдя на добрый дюйм в тело, и уперся в кость.
Он завизжал и отчаянно рванулся. Моя больная рука не удержала веревку, он вскочил на ноги, но я уже думать забыл о боли и опасности. Я должен убить его! Убить!