Походный барабан
Шрифт:
Мы вошли через потайные ворота в уединенный сад, где деревья дарили прохладу, благоухали жасмин, розы и лилии. Император сидел на скамье, оглядывая гавань. Волосы у него уже поседели, но это был красивый человек, хотя черты лица с годами несколько расплылись и не отличались такой классической правильностью, как у Андроника.
Он быстро встал и повернулся мне навстречу. На его морщинистом смуглом лице явственнее проступили складки, которые появляются при улыбке.
— Я так понял, подобает, — заметил он, — чтобы я вставал
— О величайший, ты хорошо информирован.
— Императорам это необходимо. Скажи мне, что ты думаешь об Андронике?
— Блестящий, интересный человек, даже очаровательный, но совершенно беспринципный; он опасен как для империи, так и для тебя самого.
— А ты знаешь, что он мне двоюродный брат?
— Величайший, мои предки были, как тебе известно, советниками и доверенными королей. У нас было такое правило: «Мы говорим своим властителям правду — или то, что сами считаем правдой».
— Редкое качество, — негромко заметил он. — Неудивительно, что властители вас не прерывали, как и то, что вы сидели во главе стола.
— Мы могли предложить только нашу мудрость, Великий Басилевс, и нашу правду.
— Ну, если так, скажи, что, по-твоему, мне делать с Андроником? Ты ведь считаешь, что он хотел бы стать императором, не правда ли?
— Да, он хотел бы стать императором. Нет такого, на что бы он не решился, лишь бы стать императором. Что тебе следует делать с ним? Поступать и дальше так, как ты поступаешь. И обязательно держи его при себе. Он будет главной фигурой для всех твоих врагов, и пока он жив, скорее всего, не объявится никакой другой. Береги его, цени его, — и, наблюдая за ним, ты узнаешь по его друзьям, кто твои враги. Они будут слетаться к нему, как мухи на мед, и, пока он жив, не обратятся ни к кому другому.
Мануил повернулся к своему телохранителю:
— Ты был прав, Одрик, это ценный человек.
И снова заговорил со мной:
— Ты вот сказал, что он и блестящ, и опасен. Разве мне не следует опасаться, что заговоры, которые он сплетает, уничтожат меня?
— Нет, Величайший. Ты хорошо знаешь своего недруга, лучше, чем он тебя. Андроник полагает, будто он намного хитрее тебя, и это никогда не позволит ему угадать истину — что ты используешь его в своих целях. Ну, и кроме того, есть у меня подозрение, что Андроник искуснее сплетает заговоры, чем осуществляет.
Мануил стоял, сцепив руки за спиной.
— И ты пробыл в Константинополе всего лишь несколько недель? Подумать страшно, сколько бы ты узнал, прожив здесь несколько месяцев!
— Может быть, и ненамного больше: вещи часто видятся яснее, пока в дело не впутывается слишком много разных факторов. Был когда-то человек, который предпочитал приезжать в город прежде, чем изучит язык. Он считал, что лучше оценит достоинства и недостатки города, не слыша замечаний горожан. Он полагался только на то, что сам
Император спросил о поражении, которое нанесли нам печенеги, или куманы, как он их называл. Я подробно описал их количество, их вождя и способы нападения. Зная, что он — воин, я постарался дать ясное описание их стратегии и тактики, приведших к нашему разгрому.
— Ваш гансграф был слишком хорошим человеком, он не заслужил поражения… Если бы он появился в Византии, я поручил бы ему командовать армией.
Больше часа беседовали мы о войнах и людях, о тактике и средствах достижения победы.
— Вот здесь, — сказал он вдруг, — слабое место нашего города. — Он показал на узкую гавань по ту сторону Золотого Рога. — Если корабли врага сумеют проникнуть за нашу большую цепь, город может пасть.
Мануил проницательно взглянул на меня:
— Когда ты в следующий раз увидишь Андроника, ты будешь говорить об этой встрече?
— Уверен, что он узнает о ней. У такого человека, как Андроник, должно быть много шпионов.
— И что же ты скажешь?
— Что у меня была книга, которую я хотел предложить тебе и надеялся в ответ на милость.
— Книга на греческом языке?
— Теперь на греческом, — я подал ему книгу. — Подлинник был по-персидски.
Он развернул её, взглянул на одну страницу, на другую и увлекся. Солнце садилось; в саду стало прохладнее. Подняв глаза, он заметил:
— Пожалуйста, сядь. Я буду читать долго.
И продолжал читать, порой возвращаясь на одну-две страницы назад.
— Ты хочешь милости? Какой?
— Я хочу получить одного раба из крепости Аламут, а если я не могу получить этого раба, то намереваюсь проникнуть в крепость.
Император уставился на меня, как на сумасшедшего, потом недоверчиво покачал головой.
— Кто этот раб?
— Мой отец.
— Проникнуть туда невозможно. Крепость неприступна. Ее нельзя взять штурмом; и ни одного раба оттуда живым не выпускают. Я много лет разыскивал такого раба или кого-нибудь еще, кто бы мог рассказать мне о крепости и её обороне. И не нашлось никого. Никому не позволят и войти туда, если он не принадлежит к их секте.
Он встал:
— Рад был бы помочь тебе, но то, о чем ты просишь, невозможно. Не меньше дюжины царей пытались или рассчитывали это сделать… и ни один не преуспел.
Мануил подал мне книгу, но я отказался:
— Она написана для тебя, Великий Басилевс. Пожалуйста, оставь её себе.
— Я твой должник. Ценнейшая книга. — Он помолчал. — У меня найдется место для тебя.
— Я благодарен Великому Басилевсу, но я отправляюсь в Аламут.
— Тебе понадобятся деньги. Тебе понадобятся лошади.
— Одна лошадь у меня есть; остальных захватили печенеги, хотя… — я не сразу решился высказать только что пришедшую в голову мысль, — хотя, если бы я мог послать весть принцу Абака-хану, то мне удалось бы выкупить их.