Похороны ведьмы
Шрифт:
Он говорил больше, но Дебрен сумел понять лишь это. Пожалуй, верленец не был пьян и ничем не угрожал, хотя одно из произнесенных им слов вроде бы касалось стрельбы излука. По общему смыслу. Магун мысленно выругался. Он по-прежнему не улавливал значения этого чертова "гбарен-что-то-там". И, как знать, не правильнее ли было бы пробормотать "ошибка" и показать туземцам круп своего мула. Однако хочешь не хочешь, но ему надо было провести в здешних местах несколько дней, а у мула как на грех закончился фураж. Чтобы заработать на новый, чароходцу-иноземцу необходимо как-то
А уж это-то не подлежало сомнению: предприятие еле-еле сводило концы с концами. Взгляд запросто ловил признаки упадка: прохудившиеся крыши, поломанные машины, валявшаяся ржавым клубком цепь на воротах конюшни, пучки травы в щелях главного бремсберга, по которому круглые сутки должны были двигаться огромные каменные блоки. Правда, обслуживаемый подростками ворот скрипел, а из темнеющего неподалеку устья то ли шахты, то ли шурфа кто-то сыпал ругательствами, но эти жалкие эрзацы оживления лишь подчеркивали царящую кругом запущенность.
Это не могло быть то место, куда он направлялся. Разве что…
– Чудищ я принципиально не убиваю, – сказал он, снова поворачиваясь лицом к монаху. – Но поговорить всегда можно.
– Не убиваете? – Пухлая физиономия монаха на момент просветлела, но тут же снова омрачилась. – Ну, выходит, тем более…
– Вы знаете староречь? – перебил красноносый обладатель туфель с пряжками. Он был гораздо моложе монаха, по возрасту ближе к тем, что трудились на вороте, носил двухцветные рейтузы, модные всего лишь в прошлом сезоне в кругах, близких к дворцовым, а его кафтан гордо поблескивал золотом пуговиц. – Потому что верленский, думается мне, нет?
Дебрен облегченно вздохнул. Явно удивленный монах укоризненно оглянулся:
– А вы знаете, господин Римель?
– Сегодня современный человек не может обойтись без староречи, – пожал плечами модник. – Тем более в делах… Ну, так как у вас со староречью, господин…
– Дебрен из Думайки. – Дебрен исхитрился ловко соединить поклон с прыжком с мула. – Магун с полномочиями, временно в пути, так что немного как бы…
– Чароходец, – закончил монах, не скрывая пренебрежения, – который, догадываюсь, свои полномочия случайно не в тот кошель спрятал и оставил дома. – Он повернулся, уже мило улыбаясь, к юному моднику: – Сразу видно, кто это, господин Удебольд.
– Не судите, да не судимы будете. По внешности. – Юноша тоже улыбнулся, но не монаху, а Дебрену. – Если руководствоваться внешностью, то следовало бы считать, что в этой зеленой одежде расхаживает браконьер либо лесной разбойник. А может, даже сам знаменитый Бобин Чапа, которого именно так изображают в хрониках. А тебя, брат во Махрусе, следовало бы в таком случае считать тем пьяницей-монахом, который вместе с Чапой по трактам людей обирает. Как там его?.. Вроде бы брат Трик. Тем более что ты с бочкой явился. – Он рассмеялся, указывая на телегу. – Конечно, я шутил, – обратился он к чародею – когда спросил, не по браконьерским ли делам ты сюда прибыл. Издалека было видно, что лука у тебя нет.
– Нет, – согласился монах. – Но здесь не жмутавильская пуща. Тут люди не на медведя или лося ходят, а на зайца. А для этого достаточно силков. Интересно, а если у него во вьюках пошебуршить, не найдется ли что-нибудь поразительно похожее на силки. Вы можете этого не знать, да и откуда бы, но в Лелонии думайский рынок славится самым большим в королевстве ассортиментом капканов и силков. Прикордонники, живущие в степях, свозят туда эту дрянь цетнарами [3] и нашим родным лелонцам тайно продают. Говорят, дошло уже до того, что переносную волчью яму предлагают.
3
центнер (староречь).
Дебрен молча стащил висящий у седла кошель, одним рывком развязал узел. В июньском солнце блеснули позолотой несколько толстенных оправленных в кожу книг. Ни на одной не было каких-либо остроградских рун, но Удебольд все равно тихо присвистнул.
– В качестве рекомендации этого вполне достаточно, – отметил он. – Работу вы получите, господин Дебрен.
– Вероятно, он даже не знает, о чем вы, – почти плаксиво проговорил монах. – Поспорю, что он не имеет об этом ни малейшего понятия.
– С лицами духовного звания спорить не следует. – У слегка обеспокоенного Дебрена на кончике языка вертелся вопрос, касающийся характера работы, но доставлять удовольствие брату в рясе он не хотел. Внешность явно обманчива, а Удебольд Римель платил, пожалуй, золотом. – Но скажу без похвальбы, что мне доводилось выполнять всякие заказы. Всесторонность – мой девиз.
– Но о чем речь, ты не знаешь! – торжественно возвестил монах. – Объявление написано по-верленски и по-везиратски. Не скажешь же ты, будто разбираешься в тех языческих червячках, которые неверные называют письмом?
– И по-нижнегадатски, – спокойно подсказал Дебрен. – На языке, который достаточно похож на лелонский, чтобы я кое-что понял.
– Интересно, как ты понял, если весь низ объявления у нас здесь?! – Рассерженный монах махнул у него перед носом выхваченным из кармана рясы клочком чего-то светлого.
– Не весь. Немного осталось.
– Эй-эй, брат Зехений, – нахмурил светлые брови Удебольд, – вы сорвали мое объявление?
– Только одно, – пожал плечами монах. – И не целиком, как мы видим и слышим. Я адрес хотел взять, вот почему.
– А вы думаете, я сколько их расклеил? То есть, – тут же поправился он, – велел расклеить? Это не ваша зачуханная Лелония, где по белым березовым лесам белые медведи шатаются! У нас здесь солидные випланские деревья, а никакие не березы. Отсюда, – закончил он с некоторой обеспокоенностью, – завышенные цены на кору и проблемы с ее закупкой.
– Вы путаете нас с Совро, – деликатно уточнил Дебрен, но его замечание пропустили мимо ушей.
– Тогда зачем ты на коре писал? – перешел в контрнаступление Зехений. – У вас полно бумагоделательных мануфактур.