Похождения Аркадия Бобрика

Пальчун Александр

Одно время, как мне рассказывали, тут все перевоплощались в Мэрилин Монро. Но теперь это считается дурным тоном. Теперь предпочитают индивидуальность. А если какая-нибудь особа влюбится и узнает, что избранник тоскует о жене, оставленной не земле, она, шельма, принимает ее обличье. Сам понимаешь, Аркаша, тут уж никакой мужик не устоит! Если хорошенько разобраться, то, это, по большому счету, со стороны нашего брата вовсе и не измена, а напротив – доказательство верности.

Я бы тебе, Аркадий, мог сообщить еще некоторые подробности насчет женщин. Например,

они тут избегают бюстгальтеров. Говорят, на земле намучились. Но опасаюсь, дорогой мой, что ты заторопишься в мою сторону. Не спеши, это от тебя никуда не убежит – всему свое время.

А вообще на небесах все организовано так, что грех жаловаться. Например, сколько с вечера ни выпей, утром ничего не болит. И насчет кормежки – идеально. Трескай хоть трое суток подряд, станешь на весы – ноль. Одним словом, уж если попал сюда, то считай – повезло! За другие места говорить не буду – не знаю. И, что очень похвально, здесь можно говорить все, о чем думаешь, и ничего тебе за это не будет. А богохульство так вообще приветствуется. Тем самым ты как бы вступаешь в диалог со Всевышним, стало быть, ему собеседник и ровня.

На этой почве у нас тут, Аркаша, развелось столько философов, что проходу от них нет. Оно и неудивительно, если даже на земле пять тысяч философских учений. Тут некоторые умники убеждают друг другу, если существует второй уровень, то непременно должен быть и третий, и четвертый. Иные даже и двухзначные цифры называют. Я же себе такими вопросами голову не забиваю, в бесполезных спорах не участвую. Скажу только одно – жить здесь можно».

От общения с дядюшкой земная жизнь Аркадия окончательно наладилась. Как и подобает всякому гению, он бросил в огонь начало второго тома своих «Крестовых походов». Написал легкомысленную повестушку. В издательстве за нее уцепились, как утопающие за надувной матрац. Выдали аванс, но при условии, чтобы в книге не будет терзаний, убийств и душераздирающих сцен. Кому надо, мол, пусть читают Достоевского – все равно страшней и запутанней не напишешь.

На полученный аванс Аркадий купил сестренке Светлане приличную шубку, а себе – авторучку «Паркер». Отныне его перо рыскало по бумаге как фокстерьер, учуявший след. Иногда Аркадий так увлекался, что не мог остановиться. Когда же останавливался и смотрел на бумагу, то не мог уверовать в свое авторство. Для отрезвления поднимался со стула и подходил к зеркалу. Но оттуда на него смотрели Джейкобс и Ярослав Гашек, подмигивал Чехов и Аверченко. А вот писатели-народники или почвенники никогда в зеркале не появлялись.

Но однажды с творческим взлетом молодого писателя случилась катастрофа. Болдинская осень была прихлопнута, подобно мухе. В квартиру позвонили. Аркадий открыл дверь. На пороге стоял его родной дядюшка Вениамин Петрович Бурега – живой и невредимый, в натуральном физическом, хотя и потрепанном, виде.

– Аркаша! – дядюшка бросился с объятиями и поцелуями. – Наконец-то! Как я рад тебя видеть!

Аркадий похлопал

дядюшку по спине, убеждаясь в его телесной сущности.

Вениамин Петрович заметно постарел и осунулся. Вскоре, расположившись на кухне, он рассказал свою историю.

– Тебе, Аркаша, очень и очень повезло! – сказал дядюшка, опрокидывая рюмку. – Как писателю, будет интересно узнать, где я пропадал?

– Еще и как интересно.

– В Африке.

– Где?

– В Африке. В Петагонии. Я разбился о гору в условиях плохой видимости.

– Насмерть?

– Как это насмерть? О чем ты говоришь?

– Так вы… вы в других местах не бывали?

– Какие другие? Там непролазные джунгли. Слава богу, что вырвался. Ох, и натерпелся я, Аркаша!

После четвертой рюмки дядюшка более подробно поведал о своих злоключениях.

– Аркадий, это большое чудо, что ты меня видишь живым и здоровым. А все благодаря летной форме и белому цвету лица.

В магическую силу летной формы Аркадий охотно поверил, но не мог понять, при чем здесь белолицость.

– А при том, что угодил я в племя к амазонкам, которые истребляют мужиков за ненадобностью. И будь я почернее и приди к ним своими ногами, на этом стуле сейчас бы сидело пустое место. Они приняли меня за инопланетянина. Да, дружище! На их острове никогда не видели белого человека, да еще в летном костюме. И к тому же я свалился к ним с неба со страшным грохотом. Так что они побоялись меня кокнуть.

– А письма… зачем посылал письма?

– Какие письма? – удивился дядюшка. – Шутник ты, Аркаша. На чем бы я писал? Они понятия не имеют, что такое почта или почтовый ящик. Я там за два года вообще ничего квадратного не видел.

Аркадий помрачнел.

– И ты «Воробья», которого хвалил в письме, не читал.

– Нет там никаких воробьев. Одни какаду. Верещат, как торговки на рынке. Раньше, может, и были, но, наверное, эти бабы поели воробьев.

Аркадий тяжело вздохнул, лазоревый свет в его сердце померк.

Дядюшка опрокинул еще одну стопку.

– Ох, и натерпелся я от африканских теток, Аркаша! Передать невозможно.

– Я думал, ты в раю.

– Кривобокое у тебя представление о рае! Я один, а их пятьсот. Я только теперь понимаю Соломона! Самые мрачные страницы в Библии.

– Да вот же послания, писанные твоей рукой! – Аркадий принес стопу писем.

Вениамин Петрович недоуменно рассматривал корреспонденцию.

– Похоже, похоже… А вот и нет! У меня буква «же» без такой завитушки.

– Это «же» не твоя?

– Нет. И вообще, мне все слова на букву «же» не нравятся. Ох, и натерпелся я, Аркаша! – повторил дядюшка, углубляясь в чтение. – А местечко, судя по письму, намного лучше африканского.

Аркадий опустил географические подробности, перешел к графологическим. С кухни притащил список покупок, составленный сестрой Светланой.

– А как тебе это «же», – Аркадий ткнул пальцем в листок.

Дядя склонился над списком и одним из писем. На экспертизу ушло всего пару секунд.