Похождения Аркадия Бобрика
Шрифт:
Увы, после того как домик оказался в руках бизнесмена, американская валюта объявила колодезный бойкот. Это озадачивало нового собственника и приводило к нехорошим мыслям. Так что Вениамин Бурега, будучи летчиком, правильно и сделал, что спешно улетел в очередную командировку.
Отвечать за непостоянство иностранной валюты пришлось Аркадию Бобрику. Юноша уверял нового домовладельца, что никоим образом непричастен к колодезным фортелям. Но бывший грабитель банков, а ныне коммерсант, ничего не жалел слушать. И его можно понять. В налоговой инспекции отказывались верить в колодезный саботаж и расценивали происходящее как нежелание делиться с главой налоговой службы.
– Делай что хочешь, но продай этот сарай вместе с бесполезной водяной дырой! – распорядился новый владелец дома. – И чтобы я вернул все свои деньги! До копейки! Иначе всю воду в колодце выпьешь вниз головой!
Если денно и нощно ломать голову над какой-то проблемой, то результат гарантирован. И не обязательно это будет койка в психдиспансере.
– Колодец надо почистить, – предложил Аркадий. – Скорее всего клад расположен поблизости. Заберем его полностью, хватит уповать на милость природы.
Бизнесмен нанял двух специалистов по углублению колодцев, обещал оплатить по-царски, а в случае неудачи… Что он сказал далее, мы не знаем, но работники трудились энергично. Через пару дней они обнаружили, что рядом с колодцем – всего в полуметре от него – пролегает спиртопровод, который связывал площадку для выгрузки железнодорожных цистерн с местным ликероводочным заводом.
Врезаться в спиртопровод не составило труда.
Вскоре в маленьком и ничем не примечательном домике был организован подпольный разливочный цех. Усадьбу обнесли высоченным забором. Охраняли ее почему-то вечно пьяные секьюрити.
А вот Аркадию Бобрику, обладавшему уникальным нюхом на сенсации, новый владелец дома порекомендовал держать язык за зубами, а еще лучше – убраться из города, желательно подальше.
Аркадий выбрал столицу. Здесь легче затеряться, когда обнаружат разливочный цех и начнут выяснять, кто стоял у истоков подпольного бизнеса.
Письмо с того света
С дядюшкой Вениамином была связана еще одна очень занятная история. Произошла она пару лет назад, еще до продажи домика.
Случилась беда. Дядюшка, будучи летчиком, разбился в горах африканской Петагонии. Сгоревший самолет обнаружили только через месяц, а дядюшку, как это водится, помянули по всем православным канонам.
И вот однажды от дядюшки пришло письмо. И письмо это не валялось на почте, как это нередко бывает. Его отправили всего три дня назад – о чем говорил штемпель на конверте. А из послания следовало, что написано письмо… на том свете.
Известие было столь невероятным, словно в квартире непонятно откуда появилась лошадь и ударила Аркадия копытом.
В своем письме дядюшка обстоятельно и во все подробностях сообщал племяннику, как он обустроился в лучшем из миров.
– Светка! – закричал Аркадий, призывая на помощь старшую сестру. – Ущипни меня, у меня что-то с головой!
– Я давно это знаю.
– На, почитай.
Аркадий протянул конверт. Светлана прочитала первые строки и, охнув, села на диван.
Значит, у меня с головой все нормально! – обрадовался Аркадий, но на всякий случай потер виски. За последние – они же единственные – двадцать лет Аркадий впервые получал подобные весточки. И если бы раньше ему кто-то сказал, что такое возможно, он бы из предосторожности отодвинулся от собеседника.
Юноша несколько раз перечитывал послание с того света.
«Аркаша, ты мне в прежней, да и в теперешней жизни очень близок, – сообщал дядюшка. – И я очень сожалею, что раньше не придавал значения твоим литературным опытам. А теперь, когда у меня появилось свободное время, прочитал кое-какие твои вещицы и понял, ты – настоящий талант. И это не только мое мнение. У нас тут полно всяких писателей и поэтов, некоторые даже с нобелевкой. И все они в восторге от твоих шедевров, в особенности от стихотворенья про воробья. Я даже выучил его наизусть.
От слов, произнесенных напоследок,
От равнодушья в голосе твоем,
Возьму билет и в Индию уеду,
Где после смерти стану воробьем.
Обзаведусь кафтанчиком пернатым,
На лапках заимею коготки,
И сделаюсь отъявленным фанатом
Лепешек из маисовой муки.
Выискивая маленькие крохи
В жаровнях раскаленных площадей,
Я позабуду жалобы и вздохи,
Что издавна преследуют людей.
Но как-то на рассвете, спозаранку,
Заметив воробьиную борьбу,
Мне корку хлеба бросит индианка –
Красивая и с пятнышком во лбу.
Я вспомню все. И так мне станет худо,
Что даже небо потемнеет днем.
Зачем мне этот иностранный Будда?
Гори она, вся Индия, огнем!
Я улечу в бескормицу и зиму,
Туда, где вечно лютые бои,
И где над коркой зло, непримиримо
Чирикают по-русски воробьи.
И будут от морозного тумана
Трещать углы обледенелых изб.
А я без сил, голодный, бездыханный,
Комочком опрокинусь на карниз.
Теплом своим последним отогрею
На убеленных стеклах полынью.
Увидишь ты и бросишься скорее
На помощь бедолаге-воробью.
Внесешь домой. И смолкнет надо мною
Холодный посвист леденящих струй.
И напои, пожалуйста, слюною –
Я выстрадал заветный поцелуй.
Аркаша, я прочитал твой стишок и пролил два стакана слез, – сообщал в своем письме дядюшка. – Чтобы успокоиться принял три стопки небесной амброзии. Тема с преображением, описанная тобой, нам, оказавшимся тут, очень близка. Но Владимир Гиляровский, человек бывалый и знающий многое, особенно Москву, полагает, что тебе не хватает жизненного опыта. Я с ним согласен. Гиляровский чем только ни занимался, даже в тюрьме сидел. Но такого опыта я тебе не желаю. Тебе надобно поступить иначе.