Похождения Бамбоша
Шрифт:
— Словом, бродяжничаете?
— Да, если нет работы.
— Где вы родились?
— Не имею ни малейшего представления.
— Кто ваши родители?
— Я их не знаю.
— Вы найденыш?
— Скорее, я покинутое дитя.
— Вас сажали в тюрьму?
— За кражу — никогда.
Бедолага заявил это с гордостью, и на него стали смотреть с некоторой долей сочувствия, ибо отвечал он на вопросы очень убедительно и с неподдельной искренностью.
— Задерживали ли вас за бродяжничество?
— Раз пятнадцать — и в Версале, и в Этампе, Корбёе, Манте, Фонтенбло, Мео — всюду, вплоть до Шартра и Питивье.
— Отчего же в таких крупных населенных пунктах?
— Дело было зимой, вот я и старался угодить за решетку, чтоб получить кусок хлеба и крышу над головой. Можете справиться в кутузках всех этих городов — я там оставил по себе добрую память. — И Боско добавил с горечью: — Я бродяга с отменной репутацией.
Какое-то время интерн пристально разглядывал незнакомца, припоминая, где он его видел, и внезапно прервал допрос:
— Э-э, голубчик, да я вас знаю. Прошлой зимой я принимал вас в клинике шефа. Это было в Ларибуазьере.
— Совершенно верно, месье. Я вас тоже узнал. Вы — один из помощников доктора Перрье.
— А вот и мой шеф собственной персоной. Внезапно несчастный выказал искреннюю благодарность:
— Да я и не был болен в прямом смысле этого слова… Но нужда, лишения… Я едва держался на ногах. Вы приняли меня в вашей больнице и продержали три недели… Мне давали хлеб, бульон, мясо… Вы пичкали меня укрепляющими лекарствами… И еще — там было так тепло, и я спал на мягкой постели… Вы возродили к жизни мое бедное тело… Спасибо вам, господа! Благодарю от всего сердца!
Господин Гаро искоса поглядывал на бедолагу, словно изучая все закутки его злосчастной душонки, и, чувствуя, что тот говорит правду, все больше негодовал — как же он мог так попасть впросак!
Судейский же чиновник явно ничего не понимал.
Жермена и Михаил, оплакивая свое похищенное дитя, сочувственно слушали рассказ человека, лишенного семьи.
Судебный секретарь, невозмутимый, как машина, автоматически все записывал.
— Итак, — перебил господин Гаро, — вы не крали ребенка и не наносили ножевое ранение присутствующей здесь мадемуазель Роллен?
— Я этого не делал, месье.
— Так зачем же вы направили князю Березову лживое письмо с требованием пятисот или тысячи франков при соблюдении определенных условий?
— Затем, что я дошел до ручки. Подыхал от голода и нищеты…
— Таким образом, вы совершили кражу…
— Обыкновенный шантаж, месье Гаро.
— Кража… Шантаж… Невелика разница!
— Да, месье, невелика, но ведь суд карает не всякого шантажиста!
— Эге! — воскликнул господин Фрино, издавший немало указов о прекращении уголовных дел на очень уж известных виртуозов-шантажистов. — Вы усугубили свою вину, оскорбив правосудие. Арестовать!
— Я ничего другого и не желаю. Действуйте, господа.
— Что вы хотите этим сказать?
— Впаяйте мне несколько добрых годков тюрьмы и пожизненную ссылку. В кутузке я буду сыт и буду иметь крышу над головой. А что касается ссылки, то, говорят, Гвиана — отличная страна для тех, кто хорошо себя ведет. А уж я-то, клянусь вам, буду вести себя примерно.
— Поверьте, ваша просьба будет удовлетворена, — ядовито заметил судебный следователь. — Факт шантажа установлен. Учитывая вашу предыдущую деятельность, можете твердо верить, что дело выгорит.
Обменявшись несколькими словами с супругой, вмешался князь Березов.
— Месье, — обратился он к следователю, — я не подавал жалобы на этого человека. И был бы рад, если бы его отпустили на свободу.
— Однако это невозможно, князь.
— Но разве министерство общественного порядка станет его преследовать? Зачем? С какой целью? Этот человек жестоко страдал. И мы, княгиня и я, прощаем ему, что он увеличил нашу муку, подав нам в горе слабую надежду… Прошу вас, отпустите его.
— А-а, вот уж нет! — заорал бродяга Боско. — Только не это! Я подтверждаю свое правонарушение и требую, чтобы меня засадили за решетку. Хватит с меня этих мытарств, скитаний и нищеты, длящихся триста шестьдесят пять дней в году! По мне тюрьма плачет, господа, тюрьма, и, если вы меня не изолируете, я пойду по плохой дорожке! Видите ли, иногда в дурную минуту меня так и подмывает совершить преступление!
— Я позабочусь о вашей судьбе. В моем доме у вас будет и где жить, и что есть, — тихо промолвила Жермена.
— Вы что, хотите сказать, что станете заботиться о таком ничтожестве, как я?!
— Вы несчастливы, а значит, имеете право на наше сострадание.
— Согласны ли вы на то, что вам предлагает моя жена? — спросил князь Михаил.
— Но, господин хороший, здесь, в этом особняке, я буду выглядеть как слизняк на розе… А к тому же знали бы вы, как такому лихому парню, как я, хочется иногда кутнуть! Извините… Разболтался я…
И тут раздался голос Людовика:
— Так что, отпускаете вы на свободу этого сорванца?
— Нет, — в один голос заявили господин Гаро и следователь.
Их просила Жермена, их просила Мария… Постепенно судейские смягчились.
— После освобождения я возьму тебя на работу, — продолжал интерн. — Ты согласен, Боско, говори?
— Согласен, месье.
— Я буду отвечать за тебя перед правосудием. Следовательно, ты будешь вести себя прилично. Обещаешь?
— Клянусь!
— Отныне ты принадлежишь мне. Ты не желаешь жить в особняке Березовых? Во всяком случае, думаешь, что не желаешь… Ладно, будешь жить у меня.
— Что вы собираетесь с ним сотворить, милейший Монтиньи? — спросил профессор.
— Позвольте мне держать это в тайне. Я расскажу вам позже.
— Ну а пока мы водворим его в камеру предварительного заключения, — вмешался следователь. — Нам надобно задать вопросы многим чинам прокурорского надзора, сажавшим его за бродяжничество.
Сказано — сделано.
Полицейские и судейские чиновники покинули особняк, уводя Боско, еще более заключенного, чем прежде.
И тем не менее этот проходимец так и сиял от счастья. Он больше не строил саркастических гримас, придававших порой его на диво подвижной физиономии весьма устрашающее выражение.