Похождения Хаджи–Бабы из Исфагана
Шрифт:
– На что вам носки? Мы и так доберёмся до ваших пят.
Мулла содрогнулся, услышав эти слова, которые и меня поразили весьма неприятным образом.
– Что ж я тут худого сделал, ради имени пророка? – сказал он, обращая речь к посланнику. – Врагов веры должно истреблять повсюду: так ли, или нет? – скажи сам ферраш.
– Увидим! – отвечал бесчувственный пятобийца.
Мы прибыли во дворец. У входа нашли мы верховного везира и муллу-баши, сидящих в палате главноуправляющего благочинием, которого, по счастью, с ними не было. Мы остановились перед окном.
– Ради имени Али! – вскричал везир, увидев нас. – Что это доходит до нашего сведения? Вы сумасшедшие, что ли? Ужель вы забыли, что в Тегеране
– А я, по-вашему, что за собака, что смеете без меня вести народ против неверных? – присовокупил мулла-баши.
– Веди их к шаху! – сказал везир, вставая с софы. – Не заставляйте Убежище мира дожидаться.
Полумёртвые от страха, мы прошли через несколько дворов, обстроенных чертогами и киосками, и низкою калиткой проникнули во внутренний сад, где находится хельвет шаха. Скинув туфли, мы подошли к мраморному пруду и увидели грозного повелителя, сидящего у окна, которого основание возвышалось на несколько аршин над поверхностью сада. Средоточие вселенной сильно покручивало усы: это известный признак страшного гнева. Я взглянул на моего наставника: он потел, как в бане, и не смел поднять глаз, С нами были везир и мулла-баши.
Ферраш положил палку свою на землю, ударил челом и после обыкновенного вступления громко воскликнул:
– Вот мулла Надан и его служитель.
– Скажи, мулла, давно ли ты вздумал разорять моих подданных? – молвил шах весьма умеренным голосом. – Кто тебе позволил проказничать в моей столице? Ты пророк или шах? Говори, дружок, что за грязь ел ты у армян?
Надан, у которого никогда не было недостатка в речах, пришёл в такое замешательство, что не умел дать ответа. Он приводил разные места из Корана в рассуждеаии неверных, но так несвязно и бестолково, что шах обратился к мулле-баши с вопросом:
– Что он говорит? Я не понял, на чём он основывает своё оправдание.
– Я жертва шаха! – отвечал глава духовенства. – Он говорит, что действовал для пользы службы падишаха, Убежища мира. Ваша паства нуждается в дожде, а дождь не падает оттого, что неверные пьют вино в Тегеране.
– Поэтому из-за вина ты будешь разгонять людей, которые платят мне подушную подать? – сказал шах Надану. – Объясни, ради бороды шаха: значу ли я здесь что-нибудь или нет? Что тебе сделала горстка этих бедных собак, неверных, что ты под моим носом опустошаешь их жилища, грабишь с чернью их кладовые и церкви? Говори, человек, сон ли тебе приснился или твой мозг обернулся в голове вверх дном? Конец концов! – продолжал он, возвысив голос. – В своём Государстве я – никто! Кяфиры, кто бы они ни были, должны знать, что я равный всех защитник. Эй, ферраши! сорвите с него чалму и плащ, выщипайте ему бороду до последнего волоска, свяжите руки и, провезя по всему Тегерану на осле, лицом к хвосту, вытолкайте его по шее за город. Его глупого ученика выслать тоже из столицы через те же ворота.
Шах, по счастью, не узнал во мне любовника несчастной Зейнаб. Я был так обрадован этим, что изгнания не счёл для себя за бедствие. Впрочем, участь моя могла ещё назваться райскою в сравнении с тою, какой подвергся мой начальник. Приговор шаха исполнен был над ним с беспримерною в летописях точностью. Толпа феррашей окружила его и в одно мгновение ограбила и общипала, как гуся. Встретив первого осла на улице, они стащили с него всадника, посадили муллу Надана на чахлую скотину и тихим шагом повели по главнейшим улицам города. Я следовал за ним пешком, с потупленным взором, получив только с десяток пинков и лишась чалмы и плаща.
Прибыв к воротам города, исполнители приговора велели Надану слезть с осла и нас обоих прогнали далеко в поле. Достойно примечания, что в тот же день пошёл проливной дождь. Жители Тегерана сочли это явление очевидным чудом. Мусульмане приписали его истреблению вина и говорили о нас, как о мучениках за веру. Христиане утверждали, напротив, что эта милость всевышнего была следствием удаления из города двух таких извергов, как мулла Надан и я: но аллах лучше ведает!
Глава XVI
Хаджи-Баба возвращается в Тегеран и неожиданно попадает в муллы-баши
Только что очутились мы в открытом поле, я стал обременять наставника моего горькими упрёками.
– Всем этим я обязан вам, мулла! – вскричал я гневно. – Мог ли я думать, что рекомендация доброго муджтехида сведёт меня с таким, как вы, лицемером и совратит с избранного мною пути благочестия? Какое было вам дело до засухи или до того, пьют ли армяне воду или вино, от которого вы и сами не прочь? Проклятие на вашу голову!
Мулла Надан находился в таком жалком положении, что не мог отвечать ни слова. По этой причине я перестал огорчать его своими укоризнами. Мы шли рядом безмолвно, погружённые в печальную думу, до первой на дороге деревни. Тут мы остановились и начали рассуждать о том, что делать. Мой злополучный спутник был позорно изгнан из города и не смел в него возвращаться, пока не утихнет молва о его приключении. Но мы оба пламенно желали знать, что сталось с нашим имуществом, – с его домом и белым ослом, с моим платьем, лошаком и деньгами. Поэтому я принял на себя опасную обязанность воротиться в Тегеран, чтоб спасти хоть что-нибудь от неминуемого расхищения.
Вечером неприметно пробрался я в город и тёмными закоулками проник до самого Наданова дома. С первого взгляда я убедился, что мы разорены безвозвратно. Дом был наполнен стаею хищных урядников, которые грабили и ломали всё, что в нём ни находилось. Ещё, как на беду, я наткнулся на того же самого ферраша, который провожал нас к шаху, тогда именно, когда он выезжал из наших ворот на моём лошаке, держа в руке конец полы, нагруженной вещами, – вероятно, моим же платьем. Я так перепугался этой неожиданной встречи, что бегом ушёл оттуда. Боясь быть открытым и не зная, куда спрятаться, я вбежал в сени одной бани, лежащей поблизости дома нашего злодея, муллы-баши.
Чтобы не подать о себе подозрения, я решился идти прямо. В сенях было темно, и никто не приметил, что чужой человек промелькнул в уборную комнату. «Вошёл в баню, раздевайся!» – говорит пословица. Я разделся и пошёл бродить по целому зданию. Забравшись в самое жаркое отделение бани, я сел в тёмном углу и в отрадной духоте паров стал рассуждать о моём положении. У меня не было на что купить себе завтра куска хлеба. «Я, очевидно, родился под несчастной звездой! – подумал я. – Оставляю родительский дом, чтобы трудами приобресть независимое состояние, и попадаю в жестокий плен к туркменам. Спасаюсь от них с пятьюдесятью туманами, ищу убежища у сына самого Убежища мира и вижу себя ограбленным собственными его руками. Начинаю промышлять: один портит мне спину, другой сечёт палками по пятам. Влюбляюсь: приходит шах, убивает мою любовницу и лишает меня хорошего места. Возвращаюсь на лоно семейства, где надеюсь найти утешение, и встречаю одну лишь горесть: смерть доброго отца, слёзы, похороны. Все поздравляют меня с богатым наследством, а тут родная мать похищает последнее средство к пропитанию. Наконец, вкрадываюсь в милость к святому и могущественному богослову, который обещает вывесть меня на путь спасения, и, по его протекции, достаюсь к человеку, который посылает меня приискивать женихов для старых баб и опустошать дома мирных жителей за то, что на дворе жарко. Что это за сумасбродное предопределение? Возможно ли так мучить бедного раба божия, который никому зла не желает?» Слёзы полились у меня струёю; я проклинал свет и судьбу и в ту минуту счёл бы себя счастливым, если бы навсегда остался на том же месте.