Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
Шрифт:
— А вот если прямо идти, — обернулся он к товарищам, стоявшим за спиной и ждавшим, что он выберет, — прямо ведь — ствол еловый… Вроде некуда?!
— И впрямь! — воскликнул Шишок.
Ель была древняя — немного, может, моложе камня. Видимо, шло у них одно время соревнование, кто кого одолеет… Шатровая ель, разрастаясь, корнями старалась выворотить глубоко засевший камень из земли, а стволом отпялить его подальше от себя… По камню даже трещины пошли. Но после враги, скорее всего, примирились — поняли, что никто не сможет одолеть. Ствол врос в камень, а камень охватил ствол дугой. Ветвистая ель, как гигантские рога, росла из конской головы. Попробуй выкорчевать камень — и ель обрушится, попробуй срубить ель — и не сможешь, конь–камень ей защита.
И вот, что бы там ни было написано на камне, но прямо-то ведь некуда — широкий еловый ствол преграждает путь!
— А ты прямо, что ль, хочешь идти, хозяин? — спрашивает Шишок. — И всё потерять?!
Ваня машет на него рукой, дескать, отстань. У него было такое чувство, что он и так уже всё потерял… И терять ему больше нечего… Мальчик коленками стал на камень, лицом к еловому стволу, и вдруг из горла сами собой полились слова:
— На море на окияне, на острове на Буяне лежит бел–горюч камень алатырь. На том камне сидят три девицы, все они сестрицы. Перва иголку держит, втора ниточку продевает, а третья сестрица кровавую рану зашивает, — говорил он не свои слова и не своим голосом, а чьим же? — Заря–заряница, младшая сестрица, сними с моего сердца горе горючее, тоску тоскучую, с белых костей, с жёлтых мозгов, из жил, из суставов, с горячей крови. Отнеси их за пустые леса, за быстрые реки, за высокие горы, куда люди не ходят и птицы не летают. — И вдруг понял Ваня, чьи слова выходят из его рта, чьим голосом он говорит — скрипучим голосом бабушки Василисы Гордеевны… — Камень, камень! За камнем семьдесят семь жил, семьдесят семь костей. Встану на камень — кровь за камень!
Ваня и вправду поднялся во весь рост — и по прежнему перед глазами был корявый еловый ствол и мохнатые ветки. И вдруг какой-то коридор протянулся внутрь ствола, до боли знакомый коридор… Ваня глаза выпучил, обернулся к друзьям, ткнул пальцем в сторону освещённого коридора, призывая их в свидетели чуда. Шишок поймался тут за полу его пальтишки — а Ваню какая-то неведомая сила втягивала внутрь коридора… Он замахал руками, пытаясь остаться на этой стороне, пытаясь сохранить равновесие, Шишок, вцепившись в пальто, тянул его к себе, орал: «Хозяин, держись!» — но и Шишок был тут бессилен. Втащило Ваню в коридор — он бросил последний взгляд назад и увидел заснеженный лес вдали, и близко Шишка в Цмоковом полушубке, с медалью «За отвагу», прицепленной на пузе, в полосатых пижамных штанах, на лице опять застыло то же идиотское выражение, как тогда, под стенами Белого дома. Домовик стоит с раскрытым ртом и крепко прижимает к груди тряпицу — кусок Ваниного пальтишки. Петух, выглядывая из-за его плеча, хлопает огненными крыльями и кукарекает — видать, пришло его время… И вдруг — всё пропало: глухая стена позади.
Ваня бросился к стене, — обычная обшарпанная стена, крашенная буро–зелёной краской, вверху плакат: «Берегись энцефалитного клеща!», — застучал кулаками… Нет, не пробить эту стену, не раздвинуть, не войти… Да что же это! Да где это он?! Ваня оборачивается зажмуренным лицом и, приоткрывая глаза, видит, как, вынырнув из-за угла, идёт по коридору, утыканному дверями, Нюра… Одна из дверей распахивается — из шестой палаты выходит медсестра с капельницей наперевес. Вот Нюра и медсестра встретились… Вот разминулись — медсестра пошла в ординаторскую… Нюра идёт к нему, улыбается… Подошла, спросила: «А чего одетый ходишь? И без тапочек… Грязищи-то нанёс… Давай–ко живо!..» Ваня глянул мельком в окно — снега не было, почему-то ему казалось, что должен быть снег… Деревья стояли чёрные, без листьев… Ваня спросил у ней потихоньку: «Нюра, а сейчас осень или, может, весна?» Та только головой покачала: «Эх, Ваня, Ваня, учишься ты, учишься, а толку… Какая же щас весна — октябрь–месяц на дворе…» — «Октябрь и есть! — обрадовался Ваня. — А где я был-то, Нюра?» — «А где ж тебе быть? В школе был… А после, небось, носился где-то… Ничё — тоже надо. А то сидишь и сидишь со сказочками своими… Ещё зачитаешься!.. У нас в деревне был один такой-то, тоже всё читал, читал, а после взял и застрелился». — «Не повесился?» — спросил почему-то Ваня. «Не–е, отец у его охотник был, у них ружьё на стенке висело». — «А я слышал, как стреляли», — сказал Ваня, силясь вспомнить, где он мог слышать стрельбу. — «Да все слышали, — согласилась Нюра, — в телевизоре» — «А разве починили его?!» — воскликнул Ваня. «А то!.. Не помнишь, что ли… В сентябре ещё…». Ваня схватился за голову: ничего этого он не помнил… Ни про школу, ни про телевизор. Было что-то совсем–совсем другое…
Ванины ноги сами понесли его в бокс… А Нюра, вслед ему обернувшись, подбежала, заохала: «Пальто-то, пальто! Смотри–ко чё — всю фалду ведь где-то оборвал… Собаки, что ли, тя драли?»
Ваня, прихватив сзади пальто, увидел большущую прореху… Где же это он, правда, так пальто-то порвал?.. Вошёл в свой бокс, сбросил с плеч школьный рюкзак — и увидел, что это не рюкзачок совсем, какая-то котомка… И лежат в котомке не учебники… Ваня достал фонарик, щёлкнул — работает, компас — здорово! Милицейскую каску — вот тебе и на! вытащил тубус, открыл — там старые карты… Где по–немецки написано, где древней русской азбукой… Вот ведь! Круглую коробочку достал, а внутри — старое–престарое печенье, есть нельзя, одна плесень, небрежно отбросил. Последней вынул Ваня из котомки сосновую ветку без шишек — понюхал, хорошо как пахнет! Медсестра дверь приоткрыла, попросила лекарства разнести по палатам. Ваня быстро сунул свои сокровища в тумбочку. Надо будет на досуге внимательно всё рассмотреть…
Разнёс лекарства и заглянул в соседний бокс. Там Нюра незнакомого ребёнка тетёшкала, нового, значит, подкидыша на карантин привезли. Ребятёнок в линялой байковой рубашонке сидел у санитарки на коленях, а она спрашивала:
— Хозяин дома?
Малыш отвечал:
— Дома.
— Гармонь готова?
— Готова.
— Можно поиграть?
Подкидыш, предвкушая, так и расплылся в улыбке и торопливо закивал. Видать, играл уж с санитаркой в эту игру. Нюра, растопырив пальцы, изображала, будто играет на гармошке, нажимает кнопки у него на боках, причём щекотала почём зря. Ребятёнок заливался хриплым хохотом. Когда-то Нюра точно так же играла с ним. Хозяин дома? Нет, не дома хозяин… Ваня силился поймать за хвост какое-то стремительно ускользающее воспоминание — и не мог. Он закрыл дверь чужого бокса и пошёл к себе. Подойдя к окну, поглядел на огни города и прижался лбом к этой хорошо знакомой ночной картинке за стеклом. Достал из тумбочки сосновую ветку, нашёл в горшечной пустую молочную бутылку, налил воды и поставил лесную гостью.
Раздеваясь, чтоб лечь спать, Ваня обнаружил, что на нём надет мешок с прорезями для головы и рук, весь в заплатах, а на шее на тесёмке висит тряпичный мешочек… От мешочка пахло дивно — какой-то травой… Лежа в кровати, он долго нюхал мешочек… Уже засыпая, тихо произнёс: «Бабаня?» — и провалился в пустой сон.
Направо пойти — новый град найти!
Всё потерять — ему совсем не хотелось… Себя найти — а кто его знает, что это значит?.. Может, такого-то себя найдёшь — что и не рад будешь!.. Ваня внимательно читал надпись про новый град… Ему хорошо с бабушкой, и никакого нового города ему даром не надо! Хватит с него Москвы. Но уж если приходится выбирать… Ваня обернулся к ожидавшим его решения товарищам… Кивнул им, дескать, пошлите–ко!.. И обогнул камень справа…
Шишок с Перкуном повернули в ту же сторону. Среди деревьев явно просматривалась какая-то тропа, пошли по ней, Ване показалась эта дорога знакомой. После двух развилок — мальчик по наитию выбирал верный путь — вышли на просеку, и Ваня понял, что именно этой дорогой вела его летом Алёнушка. По просеке направо, а после всё прямо и прямо — и вот он, тракт. Если перейти на ту сторону, можно навестить Анфису Гордеевну… Только они переходить дорогу не стали, а принялись ловить попутку до города, автобус-то ходит редко, попробуй дождись его…
Помёрзли совсем недолго — остановился «рафик», гружённый какими-то коробками, водитель распахнул дверцу:
— Вы чего это без родителей на ночь глядя в лесу?!
Ваня глянул на Шишка — тот прикрыл рожу ладонями, а когда отвёл их, у домовика опять оказалось нынешнее Ванино лицо, ровно они братья–близнецы, только Шишок вроде как недомерок.
— Мы к бабушке приехали, в деревню, а изба заперта! — закричал скорый на выдумки Шишок. — В город бы нам, домой…
А шофёр и так кивает:
— Скорее полезайте! Живо домчу!
По дороге спросил:
— А петушок чей будет, бабушкин?
— А то чей же! Бабушку-то, соседи гуторят, в больницу отправили… Который день петух не кормленный…
Перкун согласно кивнул — действительно, последнее время есть ему доводилось только изредка. Хорошо, водитель внимания не обратил на кивок петуха. Шишок же продолжал:
— Вот в город везём, прямо и не знаем, что родители скажут!..
— А в городе-то квартира али дом свой? — спрашивает шофёр.