Похвала
Шрифт:
— Перемены пугают, — отвечает она, уставившись на свои туфли.
Мое сердце замирает.
— О, маленький смурфик.
Я обнимаю ее, целуя в макушку. Я знаю, о чем она думает, что наш отец ушел, потому что не смог справиться с переменами. Что вся ее жизнь меняется каждый день, и последний человек, которого она хочет потерять, — это я.
Но эта перемена во мне не пугает, по крайней мере, меня. Это захватывающе. Потому что я чувствую, что нахожусь на пороге чего-то огромного, и мне не терпится увидеть, что это такое.
ПРАВИЛО № 14:
Шарли
Эмерсон: Я заеду за тобой в восемь.
Шарли: Звучит заманчиво. Спасибо.
Я собралась слишком рано. Может быть, я была просто взволнована, или нетерпелива, или что-то в этом роде, но я стою перед домом своей матери в мерцающем сапфирово-золотом платье до пола с семи сорока пяти.
Мы с мамой вместе сделали маникюр, и Софи помогла мне завить волосы. Я не помню, когда в последний раз так наряжалась, и я не понимаю, почему в моем животе порхают бабочки.
Но когда подъезжает его машина, окна слишком тонированные, чтобы разглядеть его лицо. Я немного удивлена, что он за рулем. Я думала, что владельцев бизнеса-миллионеров возят лысые, накачанные водители в черных костюмах, или, может быть, я прочитала слишком много книг Софи.
Когда дверь открывается, и он выходит, обходя машину, чтобы открыть мне дверцу, у меня чуть не перехватывает дыхание. Эмерсон всегда выглядит красивым, но в этом атласном синем костюме он выглядит так хорошо, что у меня болят глаза. Его темно-каштановые волосы зачесаны назад, а борода подстрижена до совершенства.
Я все время забываю, что он достаточно взрослый, чтобы годиться мне в отцы, особенно когда он так хорошо выглядит.
Его взгляд, кажется, задерживается на мне так же долго, как мой — на нем.
— Шарлотта, — тихо говорит он, приближаясь ко мне.
— Привет, — неловко бормочу я.
— Ты выглядишь… восхитительно.
Есть что-то в его тоне, в том, как он спотыкается о свои слова и добавляет так, как будто говоря, что я просто выгляжу восхитительно, недостаточно. Это говорит мне о том, что он расточает комплименты не просто из вежливости. Он выглядит почти потрясенным, когда его взгляд скользит по моему телу.
— Спасибо, — бормочу я.
Затем его взгляд поднимается к моему дому и обратно возвращается ко мне.
— Моя мама сегодня работает в ночную смену, а Софи на вечеринке с ночевкой, иначе я бы познакомила тебя со своей семьей.
— У тебя хороший дом, — отвечает он, и я хихикаю над ним.
Это двухэтажный дом тридцатилетней давности. Траву нужно подстричь, и отсюда я вижу запотевшие окна. Тем не менее, приятно слышать, что он называет это прекрасным, потому что это прекрасно для меня. Хотя это и близко не так модно, как у него.
— Вообще-то, я живу в гостевом домике сзади.
Я указываю на боковые ворота, которыми пользуюсь, чтобы попасть в дом рядом с бассейном. Это было большое дело, когда
— Готова? — Он открывает передо мной пассажирскую дверь и приглашает внутрь.
Как только мы остаемся одни в машине, я чувствую запах его одеколона, более сильный, чем его обычный аромат.
Он кажется напряженным, пока мы едем, костяшки его пальцев на руле побелели.
— Нервничаешь? — Спрашиваю я.
Эмерсон на удивление хорошо справляется со стрессом. Последние несколько недель он был занят, но не выказал ни капли беспокойства по поводу открытия клуба.
— По поводу открытия?
— Не совсем. У меня отличная команда. Они хорошо со всем справились.
— Ты хорошо умеешь делегировать, — отвечаю я, и этот комплимент, кажется, немного успокаивает его нервы.
Но если он не беспокоится об открытии, то в чем его проблема?
Мы болтаем о пустяках всю оставшуюся дорогу, и когда мы подъезжаем к входу, снаружи нет ни души, кроме двух парковщиков, ожидающих нас.
Один из них открывает мне дверь, и я жду, пока Эмерсон обойдет машину и встанет рядом со мной. Он выставляет локоть, и я нервно смотрю на него, прежде чем взять его под руку.
— Не волнуйся, я тебя защищу, — говорю я.
— Защитишь меня? — Морщинка между его бровями вернулась, но и улыбка тоже.
— О, да. Это то, для чего я здесь, помнишь?
— О, это верно. Я забыл. — Затем он наклоняется, пока его губы не касаются мочки моего уха.
— Я думал, ты здесь как моя пара.
Мои губы приоткрываются, и я снова смотрю на него.
С тех пор, как пару недель назад мы растерли ноги, между нами больше не было никаких инцидентов, и я признаю, это было мучительно. Каждый день я прихожу на работу в надежде, что он коснется рукой моей поясницы или наклонится достаточно близко, читая через мое плечо, чтобы я могла почувствовать его дыхание на своей шее. Мое легкое любопытство и едва уловимая влюбленность превратились в полномасштабное увлечение, и я с нетерпением ждала сегодняшнего вечера в течение нескольких недель.
Я сжимаю его руку, когда мы направляемся к двери. Как раз перед тем, как протянуть руку, чтобы открыть его, он добавляет с лукавой улыбкой:
— Кроме того, в этом платье ты будешь той, кого нужно защищать.
На моих щеках появляется румянец, и я крепче сжимаю его руку.
Снаружи так тихо, но в ту секунду, когда мы проходим через парадные двери, все меняется.
В вестибюле темно, над стойкой регистрации горят тусклые красные лампочки, а громкая музыка эхом разносится по всему зданию. Люди толпятся по краям зала, все одеты в вечерние платья и смокинги. Участники вечеринки замолкают, узнав Эмерсона, и я прижимаюсь к нему еще теснее, как будто действительно могу защитить его от любого, кто может захотеть его украсть.