Поиск-89: Приключения. Фантастика

Другаль Сергей Александрович

— Вы пришли, чтобы сказать мне об этом?

— Я пришел спросить, кто будут эти, четвертый и пятый.

— Один из них тот, кто дал вам пленку с записью совещания у Джольфа.

— Нет! Ему нельзя.

Олле помолчал, осмысливая новость. Нури все можно, значит, пленка не от Нури. Значит, Дин о Нури не знает, значит, Нури сумел связаться с Норманом, которому нельзя, а тот не может не иметь связи, с армией Авроры.

— Конечно, — сказал Олле. — Норману Бекету пока нельзя.

Они осторожно поулыбались друг другу. И тени недоверия не было в их улыбках. Просто, будучи человеком сдержанным, Олле ничего не рассказывал ни о Нури, ни о Хогарде. Дин, возглавляя разведку армии Авроры, был профессионально скрытен. Разговор о Нормане развития не получил, Олле только заверил Дина, что он разочарован не будет.

Нури предчувствовал наступление перемен в своей жизни, он все чего-то ждал, полагая

свою миссию выполненной. Он сделал все, что мог, и надеялся, что это понимает Норман, который больше не подавал о себе вестей. Ежедневные разговоры с Хогардом становились все короче. Хогард сообщал, что в воздухе носится что-то неопределенное и все ждут перемен к худшему, видимо, подготовка к перевороту заканчивается. Положение становится все более напряженным. После уничтожения гидропонных теплиц, а уже известно, что это дело рук Джольфа, на следующий же день боевики армии Авроры захватили городскую подстанцию и удерживали ее более часа, на это время столица была оставлена без энергии. Что творилось в городе, представить немыслимо. Почти все смельчаки погибли, но армия Авроры получила возможность заявить, что более не потерпит провокаций, от кого бы они ни исходили. И пусть подземелье оставят в покое. Правительство вынуждено было дать обещание.

Хогард настоятельно советовал сидеть спокойно и ждать. И поддерживать связь с кибером Ферро, вдруг еще что-нибудь ценное будет. Нури поддерживал, копил текущие сведения о деятельности пророка на случай возможной связи с Норманом. А в сумерки он шел к язычникам на берег реки. Уступая давнишнему своему желанию разобраться в сути язычества, он подсаживался неподалеку от молящихся, слушал реквиемы. Скорбные мелодии, утихая в одном месте, возникали дальше, и эта печальная эстафета заканчивалась лишь после полуночи. Река мерцала в ночи длинными неясными огнями, на горизонте светился воздух над бесконечным мегалополисом. И вспыхивали в небе рисуемые лучами лазеров на аэрозольных туманах изречения пророка, рекламы, призывы и лозунги. Этот ночной пейзаж и мелодии порождали в воображении Нури странные образы, гнетущее ощущение полного отрыва от природы. Для него близким и привычным был голос леса, и потому здесь, на зловонном берегу, будни ИРП вспоминались как ослепительное, невозможное счастье. И Нури тихо рычал сквозь зубы от ярости и жалости, разглядывая бездомных бедолаг-язычников, коротающих время вокруг фонаря. К нему привыкли, к этому обеспеченному из коттеджа, который, не скупясь, жертвовал на инвентарь для чистильщиков, на кислород для умирающих, на одежду для нуждающихся.

Вообще появление на берегу жителей загородных коттеджей было привычным для бездомных. Обеспеченные «приходили повыть», давали деньги и старались уйти незамеченными до появления приемышей, собирающих в пользу Джольфа-4 ночную мзду за право ночлега и жизни. И беда тем, кому нечем было откупиться. Нури даже ожидали на его привычном месте, туда, где он был, сборщики-приемыши приближаться избегали.

После молитв, если ветер был с моря, с Нури подолгу беседовали наставники, удивляясь наивности и любознательности неофита. Наставники менялись, странные люди с лицами бродяг и повадками интеллигентов. Если ветер дул с моря, можно было дышать без маски и язычники говорили и говорили. А Нури жадно слушал, чтобы новые слова заполнили пустоту в сердце и чтобы побороть, приглушить отчаяние, найти в словах прибежище душе. Человек, живущий на помойке и видящий вокруг только кучи мусора, кучи мусора и помойку, не может остаться нормальным — человек не создан, чтобы жить на помойке. И язычество в Джанатии, думал Нури, способ сохранить себя, надежда увидеть свет.

— Язычество нельзя назвать религией, как это принято понимать, — говорил самый старый из наставников. — Язычество — это система этических представлений, определяющих отношение человека к миру, к среде обитания. Говорят, язычество порождено беспомощностью древних перед силами природы. Мы придерживаемся иной точки зрения. Корни язычества — в понимании человеком собственного всесилия. И разнуздай он свои силы — ничего живого в мире не останется. Это понимание было интуитивно присуще предкам, и они воплощали его в запреты. Ярчайший пример тому — тотемизм. Если угодно, назовите его культом, верой, заблуждением, а только прикладное значение тотемизма переоценить невозможно. Объявление того или иного животного запретным для охоты способствовало сохранению данной популяции. Каждое племя имело свой тотем, и тем самым каждому виду животных давались шансы на выживание. Монотеизм снял все запреты. Помните библейское: «Размножайтесь, наполняйте Землю, обладайте ею и владычествуйте над всеми животными и над всею Землею». За каких-то триста лет, ничтожно малый промежуток времени в истории не Земли, нет, в истории человечества, освобожденный от ограничений человек, владыка, покончил с животным миром на планете. Охота — убийство вынужденное, когда охотой жили, — из источника

существования превратилась в развлечение. Риск, которому подвергал себя древний охотник, исчез. Безнаказанное убийство было объявлено благородным занятием. Тотемизм ушел из жизни людей. Сейчас это только символ, тень прошедшего.

Нури слушал и думал, что неистребима память человеческая, как неистребимо стремление к чистоте. И не мог понять, как эти замордованные бедолаги, не имеющие угла, чтобы приклонить голову, ночующие в мусорных кучах на берегу умерщвленной реки, умудрились сохранить в себе знание, находят в себе силы мечтать о будущем, силы противостоять. В себе, только в себе, ибо в сегодняшней Джанатии все враждебно разуму и человеку и негде ему больше черпать силы для надежд…

Из темноты выступил некто дергающийся.

— Можно киберу к фонарику?

— Посиди с нами, устал, наверное? — сказал старый наставник и шепотом пояснил Нури: — Местный дурачок. Сейчас много таких, роботам подражают.

И тут повел речь второй наставник.

— О крайностях хочу сказать. В любой религии крайности порождают фанатизм, а фанатизм требует крови. Нужны ли примеры: еще недавно велись религиозные войны, я не говорю о средневековье. А в язычестве крайности вылились в анимизм, первоисточник сказки и поэзии. Анимизм, кстати, присущ детям, убежденным, что звери разговаривают… А вот и Эльта. Ты пришла, Эльта? Спой нам. Золотые строки спой. Человек интересуется, хороший человек. Спой ему, жрица.

Нури не увидел в сумерках ее лица. Хрустальный, прозрачный альт сформировал сначала мелодию. А потом на мелодию легли слова.

Ты мыслишь, человек. Но разве одному тебе присуща мысль? Она во всем таится… И пусть для чувств твоих неведома граница, твои желания Вселенной ни к чему. Рассудок у зверей не погружен во тьму. Есть у цветов душа, готовая раскрыться. В металле тайна спит и хочет пробудиться. Все в мире чувствует. Подвластен ты всему! Слепой стены страшись, ее косого взгляда. Есть дух в материи: не заставляй его кощунственно служить тому, чему не надо. В немых созданиях укрылось божество. И как под веком глаз, чье близится рожденье, Так чистый разум скрыт и в камне, и в растенье [2] .

2

Эти стихи написал современник Пушкина француз Жерар де Нерваль (1808—1855). Провидец!

Слова прошли, мелодия догорела не сразу.

Нури молчал. Вселенский смысл гимна анимистов, который весь — стремление к гармонии, только подчеркивал непреходящий ужас того, что человек сотворил с домом своим.

Нури очнулся от раздумий: браслет Амитабха на левом запястье упруго сжимался, требуя внимания. Внеурочный вызов?! Нури незаметно удалился, и никто не обратил внимания, здесь каждый приходил и уходил, когда хотел. Нури поднял руку: на экранчике светились позывные Олле…

Полицейский бронетранспортер был грозен — водяная пушка, пулемет с запасом магазинов, катапульта-гранатомет. Техники-язычники вместе с Нури многое в нем усовершенствовали. Фильтр снизу гнал столь мощные потоки очищенного воздуха, что даже в открытой кабине можно было обходиться без масок. Вооруженные силы министерства всеобщего успокоения располагали добротной техникой подавления.

Водитель гнал машину, преданно поглядывая на веселого Олле и его гигантского пса.

— Ну что, сержант? — Олле положил руку водителю на плечо. — Ударим по этой сволочи? Не боишься?

— С вами нет, генерал!

— И правильно. Пока мы живы — смерти нет. Помрем — нас не будет. Только не генерал я. Рядовой.

— Генерал.

Дин засмеялся.

— А что, Олле. Был же у гладиаторов Спартак-император.

Бронемашину то и дело обгоняли авто. Судя по эмблемам, это были в основном агнцы божьи. Пророк устраивал очередное действо где-то на окраине. За городом, который, казалось, не имеет конца, посветлело. Осталось позади безнадежное «Перемен к лучшему не бывает!». Этот излюбленный лозунг официальной пропаганды малиново светился на черном облаке, образованном над ближними теплицами. На обочинах, устраиваясь на ночлег, копошились бездомные, использованные респираторы и пластиковые коробки от бесплатного вечернего рациона аккуратной лентой были уложены по обе стороны магистрали, в стороне от проезжей части. Граждане Джанатии, те, что на обочинах, трогательно заботились о чистоте своего отечества.