Пока ангелы спят
Шрифт:
И я не верю в загробную жизнь, духов, привидений, спиритизм и оккультизм. До сих пор все происходившее со мной (и миром) я объяснял с материалистических позиций. И, надо сказать, с этих позиций материализма всегда все объяснялось.
Вот и будем по-прежнему придерживаться подходов, проверенных временем и философами. Звонок от Андрея в начале автоответчика мог означать только одно: десятого мая прошедшего года он еще был жив. Врачи, похоже, ошиблись. Он был жив – и он пытался дозвониться до меня. Значит, зачем-то я ему оказался нужен. И, кто знает, возьми я тогда трубку, может, я сумел бы спасти его. Господи. Господи…
А если он звонил мне оттуда?
Я
Надо бы прослушать ленту ответчика дальше, вяло подумал я. Кто знает, может, там притаились и другие записи-сообщения, которые я не удосужился прослушать раньше? Может, пленка хранит и другие загадки?
Я присел на диван у телефона, нажал кнопку. Автоответчик пискнул, раздался голос… Отец из Южнороссийска… Этот звонок годичной давности я тоже помнил…
Я прослушал ленту до конца, затем перевернул кассету и выслушал сообщения на противоположной стороне. К счастью (а может, к сожалению), ничего загадочного больше на пленке не имелось. Голоса все знакомые, сообщения обыденные, от живых, хорошо известных мне людей. Верочка. Отец из Южнороссийска. Димуля из Орла… Соседка Татьяна Садовникова, библиотекарша из БиЛ, мистер Брюс Маккаген, опять Верочка… Тексты самые обыкновенные: «Привет, перезвони, когда вернешься…» А главное: все (или почти все) эти сообщения я помнил. Все их я когда-то уже прослушивал.
Мне на автоответчик в общей сложности за этот год поступило неизмеримо больше звонков. И непонятно, по какому принципу «отвечательный механизм» одни «мэссиджи» стирал, а другие зачем-то сохранял в своей памяти.
Когда я закончил свое исследование, меня нестерпимо потянуло вернуться к началу пленки – так притягивает к себе и одновременно ужасает глубокая и смертельно опасная пропасть. Я перемотал кассету и, внутренне содрогаясь, нажал на «Play». И опять услышал сначала задыхающийся, спешащий женский голос по-английски на фоне уличных шумов: «Huan! Huan! Call me right now, please! Please! It's extremely urgent! I need to speak with you!» Потом противное пищание и глубокий, бархатный, спокойный и совсем непьяный голос Андрея: «Але, Алеха! Как придешь, срочно позвони мне, сын мой…» Ничего нового не появилось на пленке. И я ничем не мог объяснить происхождение этих звонков.
И я снова перемотал кассету и выслушал снова: «Huan! Huan!» И так далее. А затем: «Але, Алеха! Как придешь, срочно позвони мне, сын мой…»
Работать совсем расхотелось – больше того, я подозревал, что на сегодня для меня рабочий день безнадежно потерян. Я решительно выключил ноутбук, оборвав на полуслове свое романное предложение: «Андрей выхватил…»
Поплелся на кухню, достал из морозильника пиццу, засунул ее в духовку, включил газ. Когда пицца зарумянилась, вытащил ее, бросил на тарелку, вынул из холодильника бутылочку пива и отправился в комнату на диван. Включил телевизор – как раз успел к восьмичасовым новостям по РТР.
Поел, ломая пиццу руками, запивая пивком прямо из бутылки, поглощая заодно новости.
После еды и спиртного отяжелел. Глаза сомкнулись сами собой.
Еще хватило сил выключить телевизор, перебраться в спальню, раздеться и юркнуть под одеяло.
Через секунду провалился в сон.
Кошмары меня не мучили.
Вчера я
Настроение у меня оказалось на удивление безоблачным. Вчерашние страхи и тайны, связанные с загадочными голосами на автоответчике, отступили. Они уже казались мне мелкими, не более булавочной головки. Я бодро вскочил с постели.
Первым делом сварил себе кофе. Затем принял душ, испил еще одну чашечку ароматной, крепкой отравы и ровно в восемь, словно по заводскому гудку, включил свой станок-ноутбук.
Перечитал написанное вчера. С гордым удивлением отметил, что мне нравится. В первых страницах романа есть и стиль, и напряжение, и действие. И то, что сейчас называют модным словцом «драйв», а я привык именовать эту не очень объяснимую вещь по старинке – вдохновением.
Минуту-другую я раздумывал – в свете вчерашней записи на автоответчике, – а не переименовать ли мне героя? Какие-то странные, прямо-таки мистические происходят совпадения… Однако я быстро понял, что после написанного вчера главное действующее лицо для меня все равно Андрей, и никем другим, кроме Андрея, он быть уже не захочет.
И я оставил все как есть. Ровно с того места, где остановился вчера: «Андрей выхватил…» – я принялся строчить дальше.
Меня подогревала мысль, что, продвигаясь теми же темпами, я закончу свое «послушание» к середине мая, сберегу тысячу долларов и завьюсь куда-нибудь на Кипр… Кроме того, меня подстегивало видение книги с огромными буквами на обложке – АЛЕКСЕЙ ДАНИЛОВ: вот она выставлена в витрине магазина «Москва» на Тверской, а к ней пришпилена бумажка со словами «Лучшие продажи в октябре!!!» А потом… Потом я уже целиком погрузился в собственный роман и не думал ни о чем, кроме героев и их действий, и не замечал вокруг себя ничего – ни времени, ни пространства.
Очнулся около десяти, закончив первую главу. Победительно продекламировал: «Покамест своего романа я кончил первую главу!»
Солнце жарило совсем не по-весеннему. Я распахнул балконную дверь. Оттуда повеяло теплом. Гигантская береза под окном еще не распустилась, но уже проклюнулись из почек зеленые микроскопические точки. Еще пару дней такой теплыни – и она зазеленеет. Я вышел в одних трусах на балкон и посмотрел вниз на машину – моя «копеечка» грустила, покинутая хозяином. «Держись, подруга, я с тобой», – вслух проговорил я.
Не превратятся ли, интересно, к концу затворничества разговоры с самим собой у меня в привычку? Не хотелось бы…
Я отправился на кухню, сделал себе быстрорастворимую кашу. Питаться по вдохновению, а не по звону рельса, подумалось мне, – еще один несомненный плюс писательской профессии. Заварил очередную чашечку кофе и, пока помешивал его, думал о своей героине.
Ей следовало сейчас впервые появиться в моей книге. Я очень хорошо представлял себе ее внешность – молода, стройна. Хороша собой, дочерна загорелая… Попивая кофе, я искал в уме слова, чтобы представить ее читателю. Я очень хорошо воображал ее и главным в портрете видел смуглый цвет ее кожи. Загар, за которым словно встанет во весь свой жар солнечное южное лето, теплое море, соленые брызги…