Пока цветёт смородина
Шрифт:
– Ты действительно думаешь, что это что-то изменит? У Вонга, в отличие от латиносов, полно осведомителей в полиции. Он бы и так узнал о том, где и когда будут рейды. Просто, в нашем случае, ему станет известно об этом чуть раньше.
– Зачем же тогда ему нужно твое предложение?
– На перспективу, разумеется. Он хочет поиметь с нас больше, чем послезавтрашние коды. Потом ему потребуется доступы к полицейским досье, затем ещё что-нибудь поинтереснее.
– И ты готова на это пойти?
– А кто сказал, что мы будем крутить с ним дела? Это разовая акция. Нам нужны чипы и все. Важно, чтобы он думал иначе.
– Ты играешь в опасные игры, Мира. Насколько я понял, Вонг не тот человек, которого можно использовать в своих интересах.
– Это так. Но мы будем осторожны.
Ковальски лишь глубоко вздохнул и покачал головой.
Они прошли два квартала, проверяя, не послал ли Вонг за ними слежку. Но похоже, босс триады решил не портить зарождающиеся отношения. Тем не менее, Винсент и Мира изрядно покружили, то теряясь в шумной толпе, то сворачивая на пустые улицы.
Очутившись на нижнем уровне Сити, Мира взглянула на указатели и увидев там что-то интересное, свернула к старой заброшенной парковке.
– Ты куда? – бросил ей вслед Ковальски.
Не сказать, чтобы место было совсем уж пустым. Тут встречались одинокие прохожие, мерцала пара неоновых вывесок небольших магазинчиков. У неработавшего шлагбаума приткнулась тележка с едой. Какой-то работяга терпеливо ждал свой хот-дог. Звуки большого города с трудом доходили до ушей, словно обходили стороной это угасавшее место.
– Надо зайти кое-куда. Это ненадолго, – бросила девушка, и Винсент последовал за ней.
Они спустились по широкому пандусу. В полумраке одноярусного паркинга, еле втиснувшись между полом и потолком, стояла замысловатая постройка. Несмотря на скудность материалов, в ее облике без труда угадывалось нечто индийское. Такую архитектуру частенько изображали на рекламных листовках, посвященных экзотическим путешествиям. Над входом, в окружении красного неонового контура, красовался старый гипсовый барельеф, изображавший четырехрукую девушку в необычном головном уборе. Двумя руками девушка играла на старинном музыкальном инструменте, а двумя другими держала какие-то обломки предметов, унесенные неумолимым временем.
– Кто это, Мира? – спросил Винсент. – И что мы тут делаем?
– Это Сарасвати, богиня знания, мудрости и искусства. Мы здесь, потому что у меня есть кое-какие вопросы. Это ненадолго.
Мира открыла дверь и вошла внутрь.
Изнутри храм оказался невероятно красивым. Небольшой, но богато украшенный круглый зал подпирали вычурный колонны. Их венчали статуи богов, а над этим великолепием смыкался изящный узорчатый купол. Подчеркнутый фиолетовым светом неона, он казался космически-воздушным, настраивая сердце прихожанина на возвышенный лад.
В центре зала был маленький бассейн, выложенный голубой мозаикой. По водной глади плыло множество зажженных свечей. За ним открывалось возвышение, со статуей той самой четырехрукой девушки. В это раз Винсент догадался, что загадочные предметы в ее руках были четками и книгой. Терпко пахло благовониями, из динамиков лилась древняя этническая мелодия. Все это создавало немыслимый контраст с прагматичным обликом мрачной парковки, вмещавшей такую жемчужину.
Ковальски даже не представлял, что в Сити сохранились подобные места. С тех пор, как большинство граждан предпочли веру в единого бога, все классические религиозные конфессии пришли в упадок. Их храмы еще встречались в городе, но скорее в виде архитектурного наследия или экзотики для туристов. И уж конечно Винсент представить не мог, чем подобное место могло привлечь внимание девочки-подростка.
К гостям, неслышно ступая, вышел человек в оранжевом одеянии. Вопреки ожиданиям, черты его лица оказались не восточными, а вполне европейскими. Однако внутреннее наполнение было под стать храму. Глаза монаха источали мудрость и счастье. Ковальски мог бы поклясться, что давно не встречал во взглядах жителей Сити столь невообразимого покоя, умиротворения и радости.
– Я рад новым лицам в обители Сарасвати. Что привело вас в чертоги мандира? Любопытство, тяга к духовным знаниям или, может быть, потребность в Пудже?
– Я бы хотела задать вопросы, касающиеся Вашей веры, – мягко и почтительно произнесла Мира, поклонившись.
Винсент, удивившись переменой в ее облике и манере говорить, промолчал.
– Вы можете обращаться ко мне Пуджари. Я провожу здесь службы и как раз завершил чтение Пудж, по вашему – молитв. С готовностью дам ответы на интересующие вас темы. К сожалению, такие гости в наши дни редкость.
У Ковальски вопросов не было, и, чтобы не мешать чужой беседе, он остался у входа. Мира и Пуджари прошли в одно из крохотных помещений, где и состоялся их разговор. Благодаря акустике здания, Ковальски невольно услышал почти все. Если бы Мира пришла на исповедь, бывший десантник непременно бы ушел дожидаться девушку на парковке. Но то, о чем спрашивала Мира, поневоле заинтересовала самого Винсента.
«Что такое Бог, с точки зрения индуизма? В чем его отличие от других религий? Что есть рай? Как избежать ада? Как понять, что Бог любит тебя?»
Вопросы следовали один за другим. По тому, как и что спрашивала Мира, Ковальски понял, девушка неплохо разбиралась в истории религий и индуизма в частности. Если сначала вопросы были самыми общими, то потом она начала сыпать множеством имен древнеиндийского пантеона и тонкими нюансами санатана-дхарма. Именно так, как узнал Винсент, официально называлась эта вера. Поначалу Пуджари отвечал простыми определениями, но чем дольше длился их разговор, тем подробнее становились его ответы, а голос наполнялся радостными эмоциями. Так говорят два философа, нашедших друг в друге родственную душу.
Окончательно Ковальски опешил, когда они вдруг перешли на хинди.
«Да ты полна сюрпризов, девочка с васильковыми глазами! Много ли я видел белых американцев, свободно изъясняющихся на одном из языков Индии? Без всяких электронных синхронопереводчиков? Кто ты же такая, Мирослава Шмидт?»
Размышляя об этом и стараясь скоротать время, Ковальски разглядывал убранство храма. Постепенно он стал замечать в праздничном облике совершенно обыденные вещи. Вон, кое-где под куполом неосторожно выглядывали провода освещения. Немного подтекала ржавчиной труба, наполнявшая водой бассейн. Колонны и стены, как оказалось при ближайшем рассмотрении, выполнены не из камня, а бугристого пластика. Первоначальное ощущение волшебства отступало и таяло. Но все же, кое-что в храме оказалось настоящим. Это был сам Пуджари. Монах оставался таким же, как и в минуту своего появления. Спокойным, счастливым, излучающим доброту и понимание. Когда они с Мирой вышли к Винсенту, Пуджари склонил голову: