Пока цветёт смородина
Шрифт:
– Я бесконечно рад, что вы посетили меня и эту обитель. Давно, очень давно мне не доводилось беседовать с такой образованной и понимающей собеседницей. Я буду рад новой встрече. Двери мандира всегда открыты для вас.
Винсент и Мира попрощались с ним и вышли на парковку. Долгое время девушка задумчиво шагала, не смотря под ноги. Винсент не тревожил ее, следя лишь за тем, чтобы она не наступила в лужу.
Поднявшись в Сити, они влились в вечно спешивший людской поток. Вокруг полыхали вывески, звучала реклама, проносились автомобили.
– Давай, Вин, спроси уже, – бросила Мира сбавляя шаг.
– Что именно? – Винсент поравнялся с ней, машинально отметив, как на небе сгустились облака. Кажется, скоро пойдет настоящий ливень.
– Что тебя удивило? И почему.
– Ладно. Что ты искала в этом месте?
– А разве ты не понял? Бога.
– Представить себе не мог, что ты религиозна. Извини, но мне казалось, что молодое поколение Сити не обременяет себя такими вещами.
– А ты сам-то веришь в Бога?
– Пожалуй, верю.
– Прозвучало слишком неопределенно.
– Наверное, потому что я не решил, насколько мне нужны ритуалы. Как именно молиться, сидеть, ставить свечи. А не просто вера в Бога, сама по себе.
– Считаешь их бессмысленными?
– Ты задаешь сложные вопросы. Я верил в Бога на войне. В тот миг, когда нашу пулеметную позицию стали утюжить артиллерийские снаряды южан, я очень в него верил. С каждым новым шелестом падающих на головы чемоданов, до отказу набитых взрывчаткой и керамической шрапнелью, мои молитвы становились горячее. И судя по тому, что я все-таки жив, Бог слышал мои молитвы. Пусть я читал их, как умел. Но тогда к чему нужны ритуалы?
– То, что ты называешь ритуалами, возможно, более сложная форма общения с Богом, требующая от человека терпения. А значит, уважение к тому, к кому он обращается.
– Но ведь это помогло! Зачем делать простые вещи сложными?
– Помогло! Но ты обращался к нему в минуту отчаяния, Вин. Однако Бог не только физическое спасение здесь и сейчас. Это длинный и трудный путь. Твоя война лишь отрезок на этой дороге. Бог есть любовь, раскаяние, это вечность души и бессмертие в Его царстве.
– Странно слышать такие слова от девушки, несколькими часами ранее собиравшейся продать полицейские коды триаде. Тем, кто будет сбывать лошадиные дозы порошка, пока их менее удачливые конкуренты смотрят на мир из-за решетки камеры.
– Ты не знаешь всего. Если бы у меня были варианты, я бы даже не сунулась к Вонгу. Но нам нужные эти проклятые чипы, Вин. Без них мы не сможем осуществить задуманное, а тогда все будет очень плохо. Настолько плохо, что ты себе не можешь представить.
– Я понимаю. Тебе кажется, что меньшим злом можно предотвратить зло большее, чем бы оно там ни было. Но это просто сделка с совестью, поверь, я это проходил. Сначала ты позволишь себе немного вольностей, потом еще чуть-чуть, и однажды, поймешь, как границы размылись настолько, что ты сам давно стал одним из тех, с кем боролся. Каждый раз, кладя на алтарь своей души частичку зла, ты оставляешь все меньше места для чего-то светлого.
– А как же «убивать, чтобы не быть убитым»? Ведь в армии так говорят? Что, если ты вынужден делать то, чего не хочешь? Чтобы спасти не только свою жизнь, но и дорогих тебе людей?
– Да, нам говорили именно так. Жаль, никто не сказал, каково это – прийти с войны убийцей и не продолжать убивать. Ведь вернуться оттуда прежним нельзя. Поэтому так много ветеранов подписывает новый контракт, либо выбирает судьбу бандита или копа. Жажда власти и пренебрежение к человеческой жизни – что выковывает в своих детях война. А знаешь, когда начинается это преображение? С маленького зла, которому ты позволил прорасти в своей душе.
Девушка сверкнула глазами на Ковальски и резко остановилась.
– Посмотри на меня, Винсент! – Мира сняла очки и капюшон, открыв лицо первым каплям дождя. – Что ты видишь в моих глазах? Я похожа на ту, которая жаждет власти или с пренебрежением относится к человеческой жизни? Ну же! Посмотри!
Ее васильковые глаза были глубоко распахнуты, в них отражались огни города: свет летевших машин, рекламных вывесок, огней светофоров, проекторов. В них дышал и бился пульс Сити, а из глубины рвался крик боли и отчаяния.
– Мира… – осторожно прошептал Винсент. – Помнишь, ты как-то сказала мне, что тебе нельзя снимать капюшон? Этот запрет еще в силе?
– Черт! – с досадой вскрикнула Мирослава Шмидт и огляделась вокруг. С противоположной стороны улицы, прямо на нее смотрел один из объективов стационарной системы «Безопасность Сити».
– Дерьмо, мы влипли! Бежим!
Шоу талантов. Главная телевизионная арена Сити, центральный канал.
– Сегодня у нас удивительный человек – мистер Хамзи! Скажите, мистер Хамзи, в чем Ваш талант?
Свет упал на коренастого мужчину в темных брюках и свитере грубой вязки.
– Я могу расставить на столе десяток куриных яиц так, чтобы они не упали. Это достигается невероятным чувством баланса и внутренней концентрацией.
– Ого! Это кажется невероятным! Скажите, а где Вы наше время сумели добыть настоящие куриные яйца?
Громкий смех в зале и овации шутке ведущего.
– Я попросил своего кузена привести их мне из Калифорнийской республики. Знаете, там еще сохранились фермы по специальной государственной программе. Это, конечно, дорого, и сначала я тренировался на специальных макетах…
– Прекрасно, мистер Хамзи! Оставим подробности, приступайте пожалуйста!
Мельтешение полицейских сирен сходило на нет, патрульные автомобили покидали место происшествия.
Подняв желтую ленту ограждения, Макс вышел из арки дома на улицу.
– Эти отморозки из «Кирпичей» совсем рехнулись, – специальный агент ФБР шагнул вслед за Полетти, застегивая портфель. – Такое побоище устроили! Пять трупов, четверо тяжелораненых. Пока осматривал место происшествия, все ботинки в крови изгадил, – он досадливо потер подошву о бордюрный камень. – Проклятье, не оттирается.