Пока не наступит завтра (Любовный венок)
Шрифт:
– Дейк, подумай. Не уезжай сгоряча отсюда, не соверши ошибки, о которой всю жизнь будешь сожалеть!
– Я все обдумал, Берк. Лучше, чем тебе кажется. И, как ни крути, я не могу сделать ничего иного.
Дейк запомнил черты лица брата, его глаза, волосы, подбородок. Они могли бы быть близнецами – так были похожи.
– Это убьет отца, – предупреждал Берк, загораживая брату путь.
– Я сомневаюсь. Думаю, нужно гораздо больше, чтобы его убить. – Мысль об отце расстраивала его. Ведь могло получиться так, что, сражаясь на стороне северян, он никогда больше его не увидит. Дейк покачал головой в надежде, что дело не дойдет до рукопашной.
– Ты
Бессмысленно было даже и пытаться уговорить Берка. Но Дейк понимал: это был его последний шанс объяснить что-то брату.
– Юг может проиграть не только войну. Отделившись, мы можем потерять все!
– Почему, черт побери, ты так в этом уверен?
– Если это продолжится, Юг будет обескровлен. Вся наша промышленность – на Севере. Если дело дойдет до противостояния, они возьмут нас измором. Ты должен был еще раньше послушать меня, ведь я предупреждал. Черт возьми, Алабама бы не отделилась, если бы голоса избирателей в Монтгомери не были в руках плантаторов. Большинство штатов против отделения!
Берк, наконец, вскричал со злостью:
– Я устал от твоих высокопарных предательских разговоров! От твоих намерений освободить наших невольников! Куда, по-твоему, они пойдут? А если все-таки уйдут, заплатят ли нам компенсацию за наши потери?! Черт побери, конечно, нет!
Тихим, спокойным голосом Дейк сделал еще одну попытку уговорить брата. Но он говорил, зная, что попусту тратит слова:
– Все наше состояние – в этих невольниках. Так же как и у любого плантатора на Юге. Когда янки победят, а в этом нет никакого сомнения, они освободят всех рабов, и у тебя останется только гора бесполезных бумаг. Вот если бы вы с отцом, как я предлагал, продали невольников, а некоторых стариков – даже освободили, начали бы нанимать работников, а капитал вложили куда-нибудь, – вот тогда вы бы стали вполне платежеспособными к концу войны.
Берк не отступал:
– Ты думаешь, я буду сидеть и ждать, пока янки заберут моих рабов и землю? Ты думаешь, кто-нибудь из наших соседей обрадуется такому обороту дела? Если так, подумай-ка еще раз, братец!
Все дело заключалось в том, что уже давно, едва научившись понимать, что к чему, Дейк возненавидел рабство. Теперь война давала ему шанс сделать что-то, чтобы покончить с этой системой. Сделать нечто большее, чем проповедовать то, что его семья считала чуть ли не богохульством. Его выбор, как смерть, мог разлучить Дейка с родными.
– Поздно говорить еще о чем-то, Берк. Попрощайся за меня с отцом.
Дейк подошел к двери и попытался пройти, стараясь не задеть брата. Боль была слишком сильна.
Берк протянул руку, схватил Дейка и остановил его:
– А что, если мы встретимся на поле боя?
Их взгляды пересеклись. Они смотрели друг на друга в упор.
– Ты сделаешь то, что должен сделать. Так, как ты всегда поступал, – сказал Дейк. – Так же поведу себя и я.
Дейк вышел из комнаты.
Одна из служанок вдруг принялась слишком тщательно оттирать несуществующее пятно на полированном столе в прихожей. Ее огромные черные глаза вспыхнули, когда Дейк проходил мимо. Молодой человек вспомнил, что эту девушку звали Фрэнси: она была одной из многих невольниц, которые родились в Риверглене. Фрэнси была частью молчаливой, вышколенной армии домашней прислуги – вроде Элайджи, – которую его мать лично отбирала для работы в доме. Вышколенные слуги всегда
Дейк часто задумывался: что они думают, эти люди, которые составляли неотъемлемую часть их жизни, которые жили вместе с ними, но, тем не менее, были отделены от хозяев невидимой гранью – такой, как граница между Севером и Югом.
Дейк услыхал, как брат бежит, торопясь догнать его, по лестнице.
– Похоже, ты просто боишься дождаться отца и сказать ему, что собираешься встать на сторону янки! – закричал Берк. – Он вернется домой через несколько дней.
Через несколько дней будет слишком поздно. Его отец, как обычно, был в Монтгомери, и Дейк не собирался дожидаться его возвращения. Не потому что он знал, что Холлис Рид приложит все усилия, чтобы уговорить сына изменить свои намерения. Нет. Просто он не хотел ставить отца в такое положение, когда тому придется запереть его на замок, чтобы оставить дома.
– Думай что хочешь, – бросил Дейк через плечо, подойдя к передней двери.
Прощальные слова его брата эхом разнеслись по дому. Это эхо снова и снова болью отзывалось в сердце Дейка:
– Если так, то убирайся и не возвращайся никогда!..
– Вставайте!
Кара стояла над Дейком и подталкивала его ногой.
Она видела, как его взгляд скользнул вверх по ее юбке. Потом их глаза встретились.
– Пора вставать, мистер Рид. Уже утро.
– Вы всегда такая веселая по утрам?
– Да кто угодно, выспавшись так же, как и я, будет раздраженным!
Девушка не шевельнулась до тех пор, пока он не оторвался от холодной земляной стены и не встал. Дейк пригладил взъерошенные волосы и огляделся.
– Где моя шляпа?
Она показала на колышек, вбитый в стену у окна.
– Там, где вы ее оставили. Пойдете куда-нибудь?
– Я бы умылся. У меня во рту будто стадо мулов протопало.
Несмотря на то, что у нее болели все кости, и что она не выспалась, Кара улыбнулась: ей понравилось такое необычное сравнение. Девушка отвернулась к миске, в которой она готовила маисовую кашу, и предупредила:
– Постарайтесь не задерживаться. Мне еще нужно съездить к соседям.
– А где ручей? – тихо спросил он.
Кара обернулась и увидела, что Дейк смотрит на ее губы. Она нервно сжала руками деревянную ложку, которую только что вытащила из большого горшка с отбитыми краями.
– За домом, всего в нескольких ярдах.
Когда Дейк вышел, Кара немного успокоилась. Она была благодарна ему за то, что он не торопил ее с решением. Как резко изменилась ее жизнь! Еще вчера она чувствовала себя нестерпимо одинокой. А сейчас она готовила завтрак для незнакомого мужчины, вместе с которым провела ночь. И ей казалось, что это в порядке вещей.
Уже скоро ей придется дать Дейку ответ: готова ли она сопровождать его, чтобы в дороге заботиться о ребенке. Как они проведут вместе эти дни, а может, недели? Нельзя отрицать, что он очень привлекателен. И было бы смешно убеждать себя в том, что он ее не интересует.
Помешивая кашу, Кара убеждала себя быть очень осторожной. Интересно, а ее отец таким же образом завладел сердцем ее матери? Эверет Джеймс был красивым мечтателем, когда встретил мать Кары. Но ведь не только за это она полюбила его. Кара видела, как зачахла ее мать после смерти отца. Поэтому дала себе обещание никогда не пускать мужчину в свое сердце.