Пока не устану жить
Шрифт:
— Ой, да ведь уже почти десять часов! — воскликнула вдруг госпожа Голино. — Ну, мы и засиделись! Нам давно пора по домам.
Она поднялась со стула.
— Помогите мне разложить их по местам и можете быть свободны.
Мы начали раскладывать обширный гербарий по альбомам, мешочкам и пакетам, когда за дверью неожиданно затопали. Кто-то бежал по коридору, и звук его шагов в тишине казался очень громким. Впрочем, тишина уже не была такой абсолютной, как минуту назад. Где-то ещё шли люди, переговариваясь громкими, возбуждёнными голосами, кто-то резко командовал. Дверь нашего кабинета распахнулась, и внутрь заглянул человек в белом халате.
— Госпожа Голино, скорее! — позвал он, и тут
— Что с ним случилось? — тихо спросила я. Один из врачей обернулся и посмотрел на меня. Вряд ли он услышал мои слова, скорее заметил чужое присутствие.
— Почему здесь посторонние? — резко спросил он. — Студентка… — он явно забыл мою фамилию и просто махнул рукой в белой резиновой перчатке, — в ваших услугах мы не нуждаемся. Выйдите и закройте дверь.
Я продолжала стоять. Ноги словно приросли к полу.
— Идите, Александра, — мягче, но столь же непреклонно приказала госпожа Голино. — Наведите у меня порядок и ступайте домой.
Я повернулась и вышла, аккуратно прикрыв щёлкнувшую замком створку. Немного постояла у двери, потом вернулась в кабинет и продолжила прерванное внезапным несчастьем занятие. Спустя полчаса всё было сложено и убрано, но я не ушла, а вернулась к операционной и села на один из стульев, стоявших в коридоре. Звукоизоляция здесь была хорошей, и из-за двери не доносилось ни звука. Время шло, я продолжала сидеть.
Я полагала, что мои чувства угасли и что я теперь равнодушна к Кристиану. Ну сколько, в самом деле, можно любить на расстоянии? Я думала о нём все реже и реже, я уже не стремилась как бы случайно встречаться с ним, следить за ним, не попадаясь ему на глаза, собирать сплетни о нём и его пассии. Следующим летом моя учёба кончалась, и я бы совершенно спокойно уехала из Штернштадта и вспоминала бы о красавце-соседе не чаще и не реже, чем обо всех остальных, кого я знала по Школе. Но сейчас я не могла уйти. Просто не могла, и всё. Быть может, потому, что один взгляд на него дал мне понять — жизнь Кристиана висит на волоске. Она едва теплилась в его теле, и могла угаснуть в любой момент.
Не знаю, сколько прошло времени. Когда замок на двери щёлкнул снова, я вздрогнула, словно рядом прозвучал выстрел. Дверь открылась, в коридор выехала каталка, за ней вереницей шли врачи.
— Александра? — удивилась госпожа Голино. — Вы всё ещё здесь?
Остальные лишь покосились на меня, но ничего не сказали. Каталка уехала по коридору в направлении ближайшей палаты.
— Что с ним случилось? — спросила я, поднимаясь.
— Его искусал оборотень.
— Оборотень?! Откуда здесь взялся оборотень?
— Это будут выяснять, — устало сказала госпожа Голино. — Идите домой, Александра. Вам завтра рано вставать.
— Простите… А вы уверены, что это был именно оборотень?
— Здесь достаточно специалистов, способных определять такие вещи безошибочно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказала я и пошла по коридору к выходу. У регистраторской
Внизу кто-то прошёл, хлопнула входная дверь, потом ещё раз. Прошла целая группа врачей, щёлкнул выключатель, и весь свет, кроме аварийного, погас. Входная дверь в последний раз открылась и закрылась, стало тихо.
Я на цыпочках, хотя уже можно было не скрываться, спустилась вниз и подошла к палате, куда поместили Кристиана. Замерла у двери, потом решилась, нажала на ручку и заглянула внутрь. Там было темно. Они что же, оставили его одного?
Осмелев, я вошла и нашарила выключатель. Кристиан неподвижно лежал на кровати, его лицо соперничало белизной с постельным бельём и обматывавшими его шею бинтами. Жизнь вытекала из его тела, как вода из дырявого ведра, тонкой, почти незаметной, но постоянной струйкой. Я села рядом на стул, глядя на неподвижный профиль, рассыпавшиеся по подушке тёмные волосы, тени от ресниц на бледной щеке. Протянув руку, я коснулась этой щеки и поразилась, какая она горячая. Он прямо-таки горел, неудивительно, что он умирает, в таком жару человек может прожить несколько часов, не более. Почему же рядом с ним никого нет?
Я закусила губу и прикрыла глаза, вызывая Истинное зрение, с помощью которого можно увидеть внутренние повреждения, но всё застилал густой туман. Словно поражено было всё тело, настолько, что невозможно выделить что-то одно. Единственное, что чётко предстало перед моими глазами, был огонёк самой жизни, слабый, гаснущий. Я невольно протянула к нему руку, попытавшись влить в него немного Силы, словно это был настоящий огонь, который можно заставить гореть ярче. Показалось, или он и в самом деле стал немного ровней? Действуя по наитию, я зачерпнула огонёк горстью, отделяя его от тела, и он устроился на моей ладони, приятно согревая кожу и подпитываясь током Силы моего тела. Я открыла глаза. Огонёк и в самом деле был здесь — тоненький, почти незаметный язычок материализовавшегося белого пламени горел в моей руке, как в чаше. Вот он мигнул, и я испуганно прикрыла его другой ладонью, оберегая от невидимого ветра.
Это было странное ощущение — буквально держать в руках человеческую жизнь. Но, взяв её, я уже не могла отпустить этот огонёк, потому что знала — оставшись без моей поддержки, он вскоре погаснет. И я держала его, оберегая и подпитывая, не давая ему иссякнуть. Так прошёл час, пошёл второй, а язычок пламени был всё таким же слабым и ненадёжным. Я с тревогой подумала, что стоит мне устать или отвлечься, и всё пойдёт прахом. Кристиан умрёт.
Вокруг царила мёртвая тишина. Когда-то в детстве я могла подолгу глядеть на огонь свечи или пламя костра, потом это стало казаться мне скучным, но теперь мне ничего не оставалось, кроме как внимательно смотреть на это белое, почти невидимое пламя. Стоило ему дрогнуть, и моё сердце вздрагивало вместе с ним, когда же он горел ровно, я боялась даже дышать на него, хотя ясно было, что этот огонь не зависит от движения воздуха.
Тело Кристиана неожиданно дёрнулось, из его перебинтованного горла вырвался сдавленный хрип. Забыв на мгновение даже об огоньке, и наклонилась к нему, но Кристиан уже успокоился. Я снова сосредоточилась на своих руках. Часы на стене палаты показывали четвёртый час ночи.
Наверное, я в конце концов впала во что-то вроде транса, вроде тех, которым меня учили на уроках магии духа. Во всяком случае, я плохо помню, как прошла эта ночь, как в окно нерешительно заглянул тусклый осенний рассвет, как в больнице зазвучали шаги и голоса. Потом дверь палаты открылась.