Пока смерть нас не разлучит
Шрифт:
— И через какое время наступает сырная реакция?
— Затрудняюсь сказать. Думаю, через пару часов. Но уж точно не сразу.
— Последний вопрос: если силой или хитростью спровоцировать человека, принимающего ингибиторы, съесть что-либо недопустимое — ведь это убийство?
— Ах, Бейли, вы неисправимы! — рассмеялся Петрочелли. — Опять ищете убийцу! Что ж, такой способ убийства не исключен. Достаточно тайком подмешать в пищу жертвы немного сыра или подлить соевого соуса. Однако это довольно фантастический вариант. Обычно люди погибают от своего собственного легкомыслия. «Съем-ка я вот этот кусочек бри. Не может же такая пустяковина меня убить!»
Я поблагодарила Петрочелли за информацию и повесила трубку.
Затем я позвонила в «Глосс» знакомой редакторше — вспомнила, что она пишет на темы питания и могла на этой почве часто пересекаться с Джейми, которая тоже занималась едой. Возможно, редакторша сможет рассказать что-нибудь занятное.
Однако телефон в ее офисе не отвечал. Я оставила сообщение, хотя по опыту знала — если в редакции запарка, этот телефон отключен, а сотрудники пользуются мобильниками, номера которых известны только самому узкому кругу знакомых. Может пройти несколько дней, прежде чем редакторша найдет время прослушать сообщения на автоответчике.
Когда в одиннадцать я вышла из дома, снег на проезжей части уже в основном убрали или сгребли в кучи, но город под толстым, сверкающим на солнце белым покровом все равно выглядел сказочно.
В моем квартале машин не так много, и они еще не успели разъездить снег и забрызгать черной грязью все вокруг.
Дорога в Гринвич оказалась лучше, чем я ожидала. Все расчищено, пробок нет.
Зато в самом Гринвиче я попала в затор на главной улице — на Гринвич-авеню. Слева и справа бесчисленные аккуратные магазинчики — и местная богатая публика, все на автомобилях, высыпала на закупку, выказывая презрение к холоду и снегу.
Однажды мой бывший муж предложил купить домик в пригороде. Мне стало дурно от одной мысли, что я уеду из Нью-Йорка, — я так сжилась с ним! Даже такой прелестный городок, как Гринвич, для меня — тоскливая тюрьма. А муж настаивал. Не было бы счастья, да несчастье помогло: мой благоверный оказался завзятым игроком. Через некоторое время и речи не было о покупке дома в пригороде. И на городскую-то квартиру денег не стало! А там и развод подоспел.
Когда я наконец добралась до дома Эшли — почти в самом центре Гринвича, — хозяйка открыла мне дверь так же быстро, как утром сняла телефонную трубку.
Сегодня на Эшли был светло-персиковый брючный костюм. В зубах длиннющая сигарета, похожая на гаванскую сигару после трехмесячной крутой диеты.
— Как у тебя мило! — сказала я, осматриваясь в доме.
Гостиная была вся в красном и золотом — и вся в мартышках: обезьянки танцевали на обоях, на занавесках, на абажурах, а один цветочный горшок стоял на спине бронзовой мартышки.
— Ты все это сотворила сама?
— Разумеется! — свысока фыркнула Эшли. Дескать, ну ты и спросишь! — Я же декоратор по профессии! Выпьешь чего-нибудь?
— Готова убить за чашку кофе, — сказала я и тут же осеклась.
Эшли тоже поморщилась от моего ляпа. В определенных ситуациях банальные обороты вдруг становятся непристойны.
— Настоящего кофе нет. Только растворимый в пакетиках.
Мое тело до того стосковалось по кофеину, что я и на пакетики согласилась.
Эшли провела меня в относительно небольшую кухню — черно-зеленая гранитная столешница, сверкающий новизной набор всех мыслимых кухонных примочек. Больше похоже на демонстрационную кухню в супердорогом магазине: нигде ни капельки грязи или жира, все на своих местах. Голову на отсечение — в этом доме не случается блюд сложнее крекеров из полиэтиленовой пачки.
Эшли затушила сигарету в пепельнице и поставила на огонь чайник. Двигалась она очень нервно и вся была на взводе, похлеще, чем накануне.
— Эшли, возьми себя в руки… — начала я осторожненько.
— Вчера, до встречи с тобой, я думала: ну, вот выскажу другому человеку все свои страхи — и полегчает. Может, Бейли убедит меня, что я просто навоображала черт-те что… Не сработало. Сегодня мне еще страшнее, чем вчера.
— Да брось ты! Возможно, тут простое трагическое совпадение, и ничего больше.
— Ага! А зачем Робин спрашивала меня про странности на свадьбе?
— Мне пришло в голову, что она могла при этом вообще не думать о смерти Джейми. Спросила, имея в виду что-то совсем другое. А ты уже и переполошилась. Лучше расскажи мне, как Джейми и Робин подружились.
— По ее рассказам, они сначала просто разговорились по душам, — ответила Эшли. — Сидели рядышком во время этой нудной репетиции свадебного вечера. Насколько я понимаю, Джейми тогда как раз рассталась с кем-то, а Робин только что развелась. Ну и они стали на пару костерить мужиков — благодатная почва для женской дружбы.
Чайник громко засвистел, и Эшли дернулась всем телом. Она налила кипятка в большую светло-розовую чашку и рассеянно опустила в него пакетик кофе на ниточке — раз, другой, третий.
На ее лице было такое брезгливо-сердитое выражение, словно она топит мышонка, держа его за хвост и макая в кипяток.
— Молока?
Тут вздрогнула я. Зачем дохлому мышонку молоко?
Потом я опомнилась и сказала:
— Да, пожалуйста. Совсем чуть-чуть. А почему Робин принимала МАО-ингибиторы? Переживала из-за развода?
— О чем ты? Не понимаю.
— МАО-ингибиторы — это те антидепрессанты, которые глотала Робин. По крайней мере я так думаю — после того как навела некоторые справки.
— У Робин были проблемы с настроением еще в старших классах. Она уже пробовала лекарства вроде прозака и паксила, но ее депрессии не проходили. К тому же у этих лекарств масса неприятных побочных действий. А прошлым летом врач прописал ей другое средство — как оно называлось, не знаю. Может, эти самые ингибиторы. И Робин вдруг вся расцвела! Значит, подошло.