Пока смерть не разлучит нас
Шрифт:
– Сжальтесь надо мною, сэр, – промолвила она. – Выслушайте меня без гнева и сжальтесь надо мною! Вы сильный мужчина, вы носите шпагу. Вы можете сами пробить себе дорогу сквозь опасности и невзгоды. А я – женщина, слабая, одинокая и беззащитная. Я находилась в жестокой крайности, в великой опасности, и не было рядом никого, кто мог бы меня спасти, не было рыцаря, который пожелал бы защитить меня. Мне не по душе обман. Я ненавидела себя за ложь, к которой прибегла. Но вспомните тех лесных зверушек, что попадают в ваши капканы и силки, – разве они не кусаются? Разве не готовы они на все, лишь бы вернуть себе свободу? Я тоже очутилась в силках охотника и тоже была готова на все. То, что мне угрожало, было для меня в тысячу раз горше смерти! Я помышляла лишь об одном: вырваться, спастись, а как – это было мне все равно, только бы вырваться на волю! У меня была горничная по имени Пэйшенс Уорс. Однажды вечером она пришла ко мне в слезах. Ей надоело быть в услужении, и она завербовалась в Виргинию в числе девушек, которых набирал для колонистов сэр Эдвин Сэндз, но в последнюю минуту мужество ей изменило. В тот день меня попытались приневолить – и я была разгневана до глубины души. Я дала ей много денег и велела уехать. А сама в ее платье и под ее именем бежала из дома и села на тот корабль. Никто не догадался, что я не Пэйшенс Уорс, на чье имя я откликалась. И до сих пор никто не знает, кроме вас, сэр.
– И почему же, сударыня, мне выпала такая честь? – спросил я напрямик.
Она вся вспыхнула, потом опять побелела как мел. По телу ее пробегала дрожь. Наконец она заговорила снова:
– Я не принадлежу к этим девицам, явившимся сюда в поисках мужей. Для меня вы чужой, совершенный незнакомый, вы – только рука, за которую я ухватилась, чтобы выбраться из вырытой для меня ямы. Я надеялась, что этот час никогда не настанет. Когда я спешила в порт, согласная на любые опасности, лишь бы избежать того, что ожидало меня в Англии, я думала: «Может быть, я умру еще до того, как этот корабль с его бесстыдным грузом выйдет в море». Когда корабль вышел в море и попал в полосу бурь и многие заболели, я думала: «Может быть, я утону или погибну от лихорадки». Когда нынче днем я лежала в лодке, плывущей под вспышками молний вверх по этой ужасной реке, и вы думали, что я сплю, я говорила себе: «Еще есть надежда. Меня может поразить молния, и тогда все будет хорошо». Я молила Бога об этой смерти, но гроза прошла. Поверьте, я не лишена чувства стыда. Я знаю, вы должны думать обо мне очень дурно, вы, без сомнения, чувствуете себя обманутым, одураченным. Мне очень жаль, сэр, – это все, что я могу сказать, – мне очень жаль. Я ваша жена – сегодня нас обвенчали, но я вас не знаю и не люблю. Я прошу вас почитать меня тем, чем почитаю себя я сама, не более чем гостьей в вашем доме. Я целиком в вашей власти. Я одинока, у меня нет друзей. Я взываю к вашему великодушию, к вашей чести…
Прежде чем я успел ее остановить, она упала передо мною на колени и осталась так стоять, хоть я и попросил ее подняться.
Я подошел к двери, отпер ее и выглянул наружу: в комнате мне вдруг стало нечем дышать. Небо опять затянули тучи, низкие, густые. Вдалеке тяжело рокотал гром, ночь была пасмурна, душна и безветренна. Во мне кипел гнев: на Ролфа, за то, что он подсказал мне эту мысль, на себя самого, за то, что неудачно бросил кости, и больше всего на эту женщину, которая так меня провела. В сотне ярдов от меня, в хижине работников, все еще горели огни, что являлось нарушением правил, поскольку время уже было позднее. Обрадовавшись, что у меня есть повод разразиться бранью, я немедля направился туда и застал всю компанию в хижине Дикона: они играли в кости на завтрашний ром. Погасив свет ударом рапиры, я задал бездельникам головомойку, разогнал всех по местам, а сам под первыми струями дождя вернулся в ярко освещенную, украшенную цветами комнату, где осталась мистрис 27 Перси.
27
Мистрис – госпожа (устар.).
Она по-прежнему стояла на коленях, стиснув на груди руки, и ее темные, широко раскрытые глаза неподвижно глядели в чернеющую за порогом ночь. Я подошел и взял ее за руку.
– Я дворянин, сударыня, – сказал я. – Вам нечего бояться. Я покорнейше прошу вас встать.
Она встала, часто дыша, но не проронила ни слова.
– Уже поздно и вы утомлены. Вот ваша комната. Надеюсь, вы будете хорошо спать. Спокойной ночи.
Я поклонился, она ответила мне реверансом.
– Спокойной ночи, – промолвила она.
По пути к двери жена моя прошла близ стены, где висело мое оружие. Был там один маленький кинжал – она тут же его углядела и, придвинувшись на миг к стене, попыталась украдкой снять. Однако она не сумела понять, как он крепится, и уже шла дальше, к своей двери, когда я пересек комнату, вынул кинжальчик из крепления и протянул его ей с улыбкой и поклоном.
– Изнутри дверь запирается на засовы, – заметил я. – Еще раз желаю вам спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответила она и, войдя в комнату, затворила за собой дверь. Через мгновение я услышал лязг засовов.
Глава V, в которой женщина добивается своего
Спустя десять дней Ролф, плывя на лодке вниз по реке, пристал к моему причалу, увидел там меня, и мы вместе начали подниматься к дому.
– Я не видал тебя с тех самых пор, как ты высмеял мой совет и все же ему последовал, – сказал он. – Итак, мой женившийся Бенедикт 28 , где же твоя жена?
– Она в доме.
– Ах да! Ведь сейчас время ужина. Я надеюсь, она хорошо готовит?
– Она не готовит, – сухо ответил я. – Для стряпни я нанял бабушку Коттон.
28
Герой комедии У. Шекспира «Много шума из ничего», убежденный холостяк, который в конце концов все-таки женился.
Ролф бросил на меня пристальный взгляд.
– О боги, на тебе новый камзол! Стало быть, она мастерица шить?
– Возможно, – отвечал я. – Я ее за этим занятием ни разу не видел и не могу судить. А камзол мне сшил портной из Флауэрдью.
Тут мы достигли ровной лужайки перед домом.
– Розы! – воскликнул он. – Я вижу длинный ряд свежепосаженных роз! Ого, да здесь еще и беседка, увитая плющом! И скамейка под орехом-пеканом! С каких это пор ты, Рэйф, занялся садоводством?
– Это все Дикон. Старается доставить удовольствие своей госпоже.
– Которая не шьет, не готовит и не трудится в саду? Что же она делает?
– Срывает эти розы, – ответил я. – Входи, Джон.
Когда мы вошли, он изумленно огляделся, вскричал:
– Приют Акразии 29 ! Право, Рэйф, ты новый Гюйон! – и рассмеялся.
День клонился к вечеру, в раскрытую дверь лились косые лучи солнца, рисуя золотые полоски на полу и стенах. И то и другое изменилось неузнаваемо: темное сучковатое дерево исчезло под ковром из папоротника и душистых листьев дикого винограда с глянцевитой зеленью, усыпанной лиловыми ягодами. Всюду стояли цветы: лиловые, красные, желтые. При нашем появлении женщина, сидевшая дотоле у камина, встала.
29
Акразия – чародейка в поэме Э. Спенсера «Королева фей».
– Силы небесные! – вскричал Ролф. – Неужто тебя угораздило взять в жены арапку?
– Это Анджела, она из здешних негров, – сказал я. – Я купил ее на днях у Уильяма Пирса. Мистрис Перси пожелала иметь служанку.
Негритянка (в то время таких женщин в Виргинии было всего пять) глядела на нас, вращая большими глазами. Она немного понимала по-испански, и я, обратившись к ней на этом языке, велел найти хозяйку и сообщить ей, что мы, мой гость и я, ждем ее. Когда служанка ушла, я поставил на стол кожаную посудину с элем, и мы с Ролфом сели, чтобы его распить. Если бы в то время я был расположен смеяться, обескураженное выражение на его лице могло бы доставить мне отличный повод. На столе стоял кувшин с цветами, рядом лежало несколько мелких вещиц. Он взял одну из них.
– Белая перчатка, – проговорил он, – надушенная, отороченная серебряной бахромой и такая маленькая, что, кажется, пришлась бы впору Титании 30 .
Я взял вторую перчатку и положил себе на ладонь:
– Похожа на женскую руку. Слишком белая, слишком мягкая и слишком маленькая.
Он легонько коснулся всех пяти пальцев перчатки, которую держал:
– Женская рука – сила в слабости, тайная власть, звезда, сияющая в тумане, указывающая путь, манящая, влекущая к высокой цели.
30
Королева эльфов, героиня пьесы У. Шекспира «Сон в летнюю ночь».