Пока живешь, душа, - люби!..
Шрифт:
тяжелый период в мирной жизни. Иллюзии о
душевном равновесии на свободе рассеялись.
Средства на жизнь давала работа слесарем-
сантехником (кстати, Михаил был хорошим
слесарем), но на одном месте подолгу не
задерживался. Контакт с коллективом всегда
превращался в пьянку с просаживанием и без
того нищенской зарплаты. Стремился найти
местечко в котельной с круглосуточными и
ночными дежурствами. Впрочем, случайные
«друзья»
«уютные местечки»…
(На сайте «Стихи.Ру.» Михаила Николаевича
иногда называли профессиональным поэтом.
Если иметь в виду Союз писателей СССР
(России) - да, он был принят в него в 60 лет. Но
средств к существованию эта профессия не
давала никогда. Гонорары за сборники стихов
получал трижды: первый мы проели, на второй
купили сыну виолончель, в третий раз деньги
пропали при гайдаровской реформе.)
...Стихи не печатали, полагаю, по
нескольким причинам.
Одна из них - непроходная тематика. В то время у всех на слуху был Владимир
Высоцкий, люди ходили с гитарами. Миша тоже пел под семиструнную гитару
(природная украинская музыкальность), но свое:
Не кипит, не бьется в берега
Черная река судьбы зловещая.
От кого мне было так завещано -
За одну две жизни прошагать?
Белый пар скользит по валунам,
Как дыханье трудное, неровное.
Памяти моей лицо бескровное -
На лету замерзшая волна.
И с тех пор за криками пурги
Слышу, если вслушиваюсь пристально,
Лай собачий и глухие выстрелы,
И хрипящий шепот: «Помоги!..»
(Последние две строки он выговаривал с напором, подчеркивая каждое слово, а
«Помоги!..» - глухо, с угасанием, потом - долгая пауза.)
Богема слушала, опрокидывала стаканы:
– Миша, но ведь это - тюрьма.
В Перми уже определились свои кумиры, своя поэтическая школа. Михаил писал в
другой манере. Он был «не свой». К тому же, его боялись: вчерашний уголовник, непред-
сказуемый и непонятный.
10
Была и внутренняя, достаточно глубокая причина. Когда муж уехал в Вологду, я ста-
ла разбирать рукописи и поняла, что цельную книгу по требованиям того времени делать
не из чего. Тюремное – нельзя. Новое… почти все требует доработки. Я сложила рукопи-
си в бумажные мешки и перевезла в Вологду. В новой двухкомнатной «хрущевке-пенале»
хранить их было негде, пришлось отнести в подвал. Однажды нашу сарайку разграбили,
мешки разворотили, листы разлетелись по подвалу...
Кое-что помню наизусть. Было длинное стихотворение… полностью
новить. Но вот эти строчки, смеясь, мы повторяли очень часто:
А котята: «Мяу!»
А котята: «Мяса!»
Кончен, кончен мясоед
Для кошачьих классов.
Нынче крысы ходят -
Шасть, шасть, шасть!
Нынче крысы в моде,
Нынче крысам всласть...
Это был период дефицита. Наш трехлетний сын очень любил мясо, а его не было. Я
говорила, что посажу Петю на ступеньки у обкома партии, научу кричать погромче «Мя-
са!», а сама спрячусь рядышком в кустах.
Еще была песня в народном стиле, мы мечтали, чтобы ее исполнила Людмила Зыки-
на. Песня мне очень нравилась, но мы потеряли текст. Я помнила обрывки, стала просить
Мишу восстановить. Не смог… Написал другое - по-своему хорошо, но я хотела «то». Так
и думали, что не найдется никогда... Вдруг в ворохе рукописей мелькнул старый листо-
чек! И теперь можно привести первоначальный текст полностью:
Пришла осенняя прохлада
Дорожкой белой под уклон
В мою единственную радость -
Так запоздавшее тепло.
Зачем-зачем легли туманы?
Зачем несбывшиеся сны?
Калина - горькая, как память,
Дожди, как слезы, солоны.
Зачем осиновые листья
Качнул багровый ураган?
Зачем ты, иней серебристый,
Упал на дальние луга?
Перекликаясь с облаками,
Шумят снегов перепела!
Калина - горькая, как память,
Метелью белой зацвела.
...А тогда, четверть века назад, Миша пришел выпивший, с этой только что сочинен-
ной песней, пел ее и упрашивал меня подобрать мелодию на пианино, а я не умела… ты-
кал по клавишам одним пальцем и плакал. Стал просить подыграть старшего сына, кото-
рый учился во втором классе музыкальной школы, но тот тоже был беспомощен. Я потом
серьезно поговорила с Глебом, чтобы старался получше учиться, потому что у папы хоро-
шие стихи и песни, он сам записывать ноты не умеет, а кроме нас ему помогать некому.
Некоторые стихи были политически не безобидными, и когда на смену Брежневу
пришел Андропов, Миша очень перепугался и хотел бежать в лес (мы жили у парковой
11
зоны), немедленно жечь рукописи. Дело было к ночи. Я удерживала его, убеждая: огонь
будет виден издалека, задержат - причем, не за политику, а за разжигание костра в непо-
ложенном месте. А заодно и предметом сжигания поинтересуются...