Покаяние Агасфера. Афонские рассказы

Сенькин Станислав Леонидович

Отец Анфим достал из шкафчика старенький часослов, и мы медленно, как он любил, прочли вечерню. На душе было легко и спокойно, несмотря на то, что нам предстоял долгий и трудный путь до Панагии, а вечер был все ближе. Помолившись, мы вышли из часовни, присели на бревно и некоторое время ни о чем не говорили. Я ждал, пока старец первым нарушит молчание. Но отец Анфим погрузился в воспоминания, и мы просидели в тишине, наверное, с полчаса.

Наконец, геронта стал рассказывать:

— Как ты уже слышал, раньше здесь был большой виноградник, принадлежавший пополам братству Трифона и отцу Филофею. У Трифона было большое братство — семь послушников и монахов. А у старца Филофея был всего лишь один рясофорный инок

Пахомий, которого старец постоянно гонял и называл нерадивым Пахомкой, причем это было самым ласковым прозвищем. Старый Филофей был суров к своим послушникам, именно поэтому у него никто долго не держался.

Монахи обоих братств охраняли виноградник и вместе собирали урожай и давили грозди. Ни у кого из подвижников никогда не возникало желания пересмотреть существующий порядок вещей, ни один не роптал на другого…

Отец Анфим посмотрел на меня и улыбнулся.

— Сейчас это звучит странно, правда? Но видит Бог, даже я застал то благословенное время… Однажды урожай винограда случился небывало большим. Братья с трудом таскали корзины к точилам. Два точила стояли у Трифона, а одно у Филофея. Отец Трифон дал своих послушников в помощь соседу давить гроздья в точиле и разливать вино по кувшинам, так как старец с Пахомием не справлялись. На этот раз урожай был такой большой, что пришлось даже приобрести несколько новых больших кувшинов. Старец говорил мне, что такого вина ему никогда больше не доводилось пробовать. А сейчас такого наверняка и в помине нет даже в Великой лавре, не говоря уже об остальных монастырях. И дело тут не в хороших сортах винограда или заботливом уходе. Просто в те благословенные времена монахи не только уважительно относились друг к другу, но и любили друг друга как добрые братья. Поэтому Господь посылал обильную благодать, что сказывалось даже на вкусе приготовленного вина.

Собранный урожай отец Трифон и отец Филофей всегда поровну делили между собой. И никогда урожай у них не становился предметом унижающего дух торга.

Вот был поделен и новый богатый урожай. Поначалу все шло хорошо. Но затем мудрый отец Трифон начал просыпаться по ночам и скорбеть: «Нет, это несправедливо, видит Бог. Старый Филофей не имеет братства, только одного нерадивого Пахомку. И при этом старик получает половину урожая. У меня же братство немалое — целых семь сильных и здоровых монахов…»

— Неужели дьявол прельстил отца Трифона, — вырвалось у меня, — и он нарушил тот благословенный закон, решив затребовать себе большую часть урожая?!

Отец Анфим с легким упреком посмотрел мне в глаза:

— Когда ты, наконец, научишься слушать? Помолчи хоть пять минут! Даже сам дьявол боялся внушать старцу Трифону такие мысли, зная, что они с гневом будут отвергнуты! Старец думал совсем по-другому: у меня же братство немалое — целых семь сильных и здоровых монахов, и когда я совсем состарюсь, будет кому меня поддержать, накормить и принести воды. Но вот кто позаботится о Филофее, когда он состарится? На кого он обопрется? Этот его нерадивый Пахомка уже сейчас приносит ему больше хлопот, чем пользы… Видит Бог и Матерь Божия, ему нужно зарабатывать больше, чем он зарабатывает сейчас, я думаю, что он нуждается в деньгах больше меня.

С такими мыслями он вставал за час до полунощницы, незаметно пробирался в келью отца Филофея с кувшином вина и подливал его в кувшины соседа…

В это же самое время отца Филофея тоже начали посещать подобные мысли. Иногда он долго не мог заснуть и размышлял в стыде: «Какой же я жадный монах! Разве такие как я наследуют Царствие Небесное? Нет, это совершенно несправедливо. У моего доброго и незлобивого соседа есть семеро здоровых братьев, многие из них не привыкли к постам, да и работают все они не покладая рук. Поэтому им нужно больше еды и вина, а Трифон, раб Божий, получает только половину урожая. А что же

я? Кроме Пахомия, который довольствуется одной похлебкой и даже не притрагивается к вину, у меня нет больше едоков. Разве справедливо, что мой благородный брат, чья нужда больше моей, получает столько же, сколько и я?» С такими мыслями он дожидался, когда монахи после повечерья лягут отдыхать, вставал, брал кувшин и также подливал вино в кувшины соседа. После этого возвращался со спокойной совестью в келью и проводил время в молитве.

Однажды случилось так, что отец Трифон и отец Филофей в одно и то же время направились к кельям друг друга с кувшинами в руках и встретились! Они почти не удивились, обнялись, и после этого случая их дружба еще более укрепилась.

Эта история так бы и осталась никому не известной, если бы не мой приснопоминаемый старец, которого тогда еще звали нерадивым Пахомкой. Ему не было тогда еще и девятнадцати лет, а по молодости он отличался любопытством. Он заметил, что отец Филофей на протяжении недели каждую ночь куда-то ходит. Движимый любопытством, он решил проследить его путь. Благодаря этому он стал свидетелем встречи старцев.

Через десять лет, живя уже в отдельной келье в Кавсокаливии, отец Пахомий построил на этом месте часовенку и часто приходил сюда помолиться. И не было, как сам он мне говорил, для него места святее этого.

Мы с отцом Анфимом еще немного посидели на бревне, а потом пошли по тропе к Панагии. Отец Анфим тяжело дышал и не разговаривал со мной. Потом остановился и сказал:

— Возвращайся-ка ты в монастырь, не дойду я сегодня до Панагии. Устал я, старый совсем стал.

Он мягко улыбнулся мне:

— История виноградника поучительна сама по себе. Но я рассказал тебе все это потому, что ты обидел своего брата, — старец многозначительно замолчал.

Я долго думал, когда я мог обидеть своего брата, но не мог вспомнить ничего, кроме одного незначительного случая.

Недавно на мельнице мука в нескольких мешках испортилась. Пришел эконом и стал отчитывать старшего по мельнице; я был младшим, и когда эконом спросил меня, по чьей вине это случилось, я лишь пожал плечами, не сказав ни слова оправдания или обвинения. Я просто промолчал, но мое молчание значило примерно то же самое, что «моя хата с краю — ничего не знаю». Старший мой товарищ, как мне показалось, с укором посмотрел на меня. После того как эконом ушел, я начал бранить ушедшего и говорить, что он сам виноват, потому что купил испорченный товар. Я думал, что так я утешу своего брата.

Я исповедался отцу Анфиму в этом малом, по моему мнению, проступке. Но, он сделался вдруг очень серьезным:

— Ты можешь убегать от своего конца долго. Ты и от правды можешь долго скрываться. Но все равно придет смерть и заберет твою жизнь. Скажи это клеветнику со злым языком, монастырскому иноку, расскажи об этом усталому сиромахе, монаху-келиоту, зилоту со свирепым взглядом, нерадивому дьякону, послушнику Афониады, подвижнику со свалявшейся бородой. Сделав земной поклон и взяв благословение, скажи это и тому брату, кого обидел — смерть придет и за ним.

Как ты можешь бросать острый камень в ближнего и быстро прятать свои ладони, пытаясь обмануть в темноте мира сего своего брата? Сделанное в тайне обязательно станет явным. Это очевидно так же, как то, что солнце сияет. Иди, беги! — Отец Анфим легонько толкнул меня в спину и слово в слово повторил:

— Ты можешь убегать от своего конца долго. Ты и от правды можешь долго скрываться! Но все равно придет смерть и заберет твою жизнь. Скажи это клеветнику со злым языком, монастырскому иноку, расскажи об этом усталому сиромахе, монаху-келиоту, зилоту со свирепым взглядом, нерадивому дьякону, послушнику Афониады, подвижнику со свалявшейся бородой. Сделав земной поклон и взяв благословение, скажи это и тому брату, которого обидел. Скажи им!