Покаяние Агасфера. Афонские рассказы
Шрифт:
Тогда он остановился и дико заорал, как орал только в марте. От неожиданности черный кот опешил и тоже остановился. Это был дикий вопль, способный разбудить и мертвого. Мурзик вопил так, будто его люто пытали. Ошеломленный черный кот не понимал, что ему делать, и только рычал, стоя поодаль.
Наконец дверь кельи открылась, и на пороге появился «Костыль-нога». Черный кот, увидевший своего кормильца, тут же с урчаньем набросился на Мурзика и принялся остервенело драть его обеими лапами. Он словно хотел оправдаться в глазах своего кормильца за то, что подпустил к их келье опасного конкурента. Драка началась не на жизнь, а на
Кот бросился в ноги старцу и снова дико завопил; из его рта от напряжения текла слюна.
Старца прошиб холодный пот — не взбесился ли кот старого Гавриила? Тот уже неделю не просил сделать ему столь необходимый укол инсулина. Может быть, Мурзик, у которого налицо все признаки бешенства, его покусал, и старик в муках умирает у себя в келье? Кот тем временем медленно удалился в ночную тьму, оставив «Костыль-ногу» в напряженных размышлениях.
Так что же произошло в келье отца Гавриила? Они были соседями не один год, близко знали друг друга, бывало, ссорились, впрочем, мирились легко и с удовольствием. Правда, последняя их ссора была скорее спором, принципиальным спором.
Отец Никодим был врачом и сказал старцу при последнем их общении, что тому надо бы увеличить дозу инсулина, чтобы иметь силы содержать келью и исполнять свои молитвенные обязанности. Иначе он скоро свалится и умрет.
— Вот что! — ответил тогда отец Гавриил. — Ты младше меня и не понимаешь многих духовных вещей. Я знаю — ты врач и искренне хочешь помочь мне, но кому как не тебе знать, что увеличение дозы инсулина — признак скорой смерти.
Старец замолчал, не решаясь сказать другу, что отказывается принимать лекарства, потому что не боится смерти.
— Как, отец Гавриил?! Без уколов ты долго не протянешь! Но если ты считаешь, что готов уйти, то сделай это в монастыре и уйди достойно, как схимник, исповедавшись во грехах и причастившись Святых Тайн. Останешься в келье — смерть может застать тебя неожиданно, даже в туалете. Не шути с этим, брат, — тихо сказал отец Никодим.
— Нет, отец Никодим, все наши беды оттого, что мы слишком доверяем мирским вещам. Разве остается после этого в наших сердцах место для Бога? Я родился в день памяти святой великомученицы Варвары, живу в келье рядом с храмом, престол которого освящен в память той же святой. Ты знаешь, что она избавляет от наглой смерти и не дает верующему уйти без покаяния? Так что пусть обо мне позаботится святая, а не твой инсулин.
«Что ж, — подумал тогда Никодим. — Мой сосед старше меня и опытней духовно, не буду настаивать на своем». Так он и ушел, но теперь очень об этом жалел. Хоть внешне они расстались друзьями, отец Никодим затаил в душе обиду на то, что сосед отверг его помощь. Поэтому он решил пока не навещать соседа, надеясь в глубине души, что отец Гавриил передумает и сам прибежит к нему с просьбой сделать укол. Упрямец не появлялся несколько дней — заупрямился и отец Никодим: «Ладно, посмотрим, отец Гавриил, на сколько тебя хватит! Если ты так надеешься на помощь святых, что отвергаешь помощь друга, то кто я тебе, чтобы читать мораль…»
Сейчас, когда бешеный Мурзик скрылся в кустах, отец Никодим почувствовал угрызения совести.
Дверь кельи была открыта. Отец Никодим переступил порог кельи и увидел соседа — тот лежал на постели и почти не дышал. Признаков бешенства у него не наблюдалось, но было ясно, что без инсулина старец умрет в течение получаса.
Отец Никодим хорошо знал, где у старца хранятся лекарства. Набрав в один шприц инсулин, а в другой витамин В-6, монах вернулся в комнату и, сделав уколы, сменил старцу одежду и поставил капельницу.
Наконец через час отец Гавриил пришел в себя.
— Благослови тебя Бог, отец Никодим, дорогой ты мой «Костыль-нога»! Без тебя бы я уже умер! Наверняка тебе явилась святая великомученица Варвара и открыла мое состояние, чтобы ты пришел и спас меня от наглой смерти. Слава Богу!
— Не совсем так, отец Гавриил, — улыбнулся сосед. — Ко мне прибежал твой кот, который вопил как резаный и чуть не выцарапал моему коту глаза. Я даже решил, что он взбесился — так странно он себя вел. Вот и подумал, что у тебя здесь явно что-то неладно.
— Мурзик, что ли, меня выручил? Вот дела! — удивился старец.
Кот же к этому времени благополучно вернулся в келью и уже без страха получить мухобойкой по морде крутился в молельной келье между ног «Костыль-ноги», словно благодарил его за помощь. Бешеным он уже не выглядел, напротив, был довольным и спокойным.
— Он самый, Мурзик, — монах погладил кота. — Я, конечно, не твой духовник, отец Гавриил, но мой тебе совет — не искушай Господа Бога Своего, продолжай пользоваться лекарствами, и святая великомученица Варвара поможет тебе.
— Да, отец Никодим, спасибо, я понял свою ошибку.
— Не за что, брат, поковыляю-ка я обратно, принесу тебе поесть и еще лекарств…
— Спасибо, дорогой! Знаешь, что еще принеси мне? — старец с любовью глядел на своего кота.
— Что?
— Свеженького молочка для Мурзика.
— Непременно! — «Костыль-нога» рассмеялся и, прихрамывая, вышел из комнаты.
Мать
Она помнила его первые шаги, когда сын, шатаясь на своих пухлых ножках, протягивал к ней ручки, топал-топал и, едва не грохнувшись на пол, попадал в ее объятья. Он был таким красивым, сильным и добрым мальчиком. Он все ловил на лету — все самые добрые слова и красивые движенья. От него так и веяло весной, которая хотела, видимо, остаться с ним навсегда. Мать помнила его первое слово — как и у всех других детей, это было слово «мама». Он произнес его и тихо улыбнулся. Матери запала в душу эта улыбка, в ней была какая-то загадка. Она, как и всякая женщина, хотела разгадать все загадки на свете, но эту разгадать ей было не под силу.
Сердце матери вмещало столько любви, что ее хватало на всех, но больше всего она любила его. Казалось, что с самого рождения над ним сияла счастливая звезда, которая никогда не уходила с его небосклона, ни днем, ни ночью.
Ее муж ушел к другой женщине, но она никогда не винила его и считала, что просто не смогла дать ему то, чего он хотел.
— Что ж, рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше, — говорила она подругам. — Но зато у меня есть мой малыш.
Она подзывала мальчика и гладила его непослушные кудри: