Покаяние

Белковский Станислав Александрович

Темнота / тьма.

Из тьмы / темноты выступает огромная красная надпись:

НАМ ПИЗДЕЦ.

Будто бы кровью сделанная надпись.

XXXVII

Дедушкин.

ДЕДУШКИН. Это какой-то кошмар. Это ужас, скандал. Ужасный, страшный скандал! А ведь так хорошо всё начиналось. Приветствие президента, такое грамотное, такое милое. Речь премьер-министра. Остроумная такая речь. Я даже заслушался. Я, старый профессор, заслушался. Такая атмосфера. Такие улыбки. Такая сплочённость. И вдруг – это страшная надпись

на стене. Как все испугались! Как премьер посмотрел на меня, сжав зубы, и сказал: Что за балаган вы тут устроили?! Так, прямо, как будто укусить меня хотел. Нет, он не так сказал. Он сказал: что это вы меня втягиваете в какой-то балаган?! И тут же ушёл. Уехал. И половина зала тоже ушла, уехала. Это страшный удар. Двести га на Байкале до сих пор не согласованы в Рослесхозе. Давыдов тянет с перечислением сингапурского гранта. Я так рассчитывал на это собрание. На помощь премьера. Теперь, наверное, уже не будет ни Байкала, ни Сингапура. Танечка всё ещё не утверждена вице-президентом Академии. 77 лет. 77 лет коту под хвост. Зачем я только сделал эту марксистско-ленинскую лабораторию! Из неё вышли одни несчастья. Одни несчастья!

Рыдания.

На мою стариковскую голову. Это я виноват. Я должен был предвидеть, что нечто может случиться. Мне говорили. Что машина Кочубея накануне стояла у Академии. Что его видели в стенах. В коридорах. Я не придал этому значения. Я преступно расслабился. И вот результат. Со времён первого замужества дочери я не переживал такого удара. Но тогда мне было пятьдесят, а сейчас – семьдесят семь. Сил уже нет. Хотел отдохнуть в Сингапуре под конец жизни, но видно, уже не получится. Буду вымаливать прощение. Каяться буду. Как мальчишка, каяться. На коленях стоять. Как люмпен. Или, того хуже, дегенерат какой-то. Осуществлять покаяние. Чтобы все смеялись над старым профессором. Почему Кочубей так меня подставил? Я сделал для него всё. Дал ему лабораторию. Познакомил с Ельциным. Я сделал его премьером! Да, я. Потому что я подложил к нему в постель Машку, эту суку. Мою аспирантку. Которая дать была готова любому, лишь бы ей сделали диссертацию. И со мной очень хотела спать. Очень хотела. Но я был кандидат в члены ЦК. Время было другое. И вот – она стала спать с Кочубеем. И я тогда, из жалости, утвердил её диссертацию. Из жалости к Игорю. Он был полный такой, нескладный. Женщины не любили его. Только Машка должна была полюбить. Из-за диссертации. А потом он прорвался к Ельцину. То есть, что значит – прорвался? Я привёл его туда. Это же я придумал Особое экономическое совещание. Молодые экономисты у президента. И записал туда Игоря. И он понравился Ельцину. Потому что очень трогательно причмокивал. И так обаятельно чавкал, когда подавали печенье. Тогда не было хорошего печенья, кроме «Юбилейного». И даже в президентской столовой не было. Тогда вообще случилось это голодное время, вы помните? И мы ели в кабинете президента это «Юбилейное». Кочубей так обаятельно чавкал, что стал в результате премьер-министром. А сегодня – он подставил меня. Нет – он убил меня. Уничтожил меня. Кто бы видел выражение глаз премьер-министра, когда появился эта надпись на стене! Нецензурная, бранная надпись! Хоть бы приличными словами сделали, что ли. Был бы не такой позор. Не такой скандал. Тоже скандал, но не такой. Где Байкал, где Сингапур! Где Танечка, в конце концов. Что скажет Алисочка? Ей в субботу опять ехать на дачу. К этому человеку. Ликёро-водочному королю. Императору даже, можно сказать. Если надо, я поеду в багажнике. Я подползу к императору сбоку, лизну его ладонь и скажу ему, что Кочубей сошёл с ума. Что я не виноват. Академия не виновата. Мы не виноваты. Ни в чём не виноваты. Это всё Кочубей. Он действительно сошёл с ума. Ему нужен доктор. Ему нужен хороший доктор. Какой позор! Какой страшный позор!

XXXVIII

Толь, Гоцлибердан.

ТОЛЬ. Ну что – Хлебородов раскололся?

ГОЦЛИБЕРДАН. На седьмой минуте матча. Нестойкий революционер оказался, блядь. Все показал: и про краску, и как писали на стене. Всплывающие слова. Новая технология.

ТОЛЬ. Откуда у него?

ГОЦЛИБЕРДАН. Работает

в Институте Баха. Институте биохимии Баха. Лаборантом. Он же и труп сторожит, етить его мать.

ТОЛЬ. Почему Баха? Какое отношение Бах имеет к биохимии?

ГОЦЛИБЕРДАН. Стало быть, это не тот Бах, Боря. Это другой Бах.

ТОЛЬ. Да, другой Бах. А труп-то – тот? Что говорит?

ГОЦЛИБЕРДАН. Говорит, мужик бородатый. Привезли. С документами на Сирина. А тот, не тот – точно не скажешь.

ТОЛЬ. Ну, Сирин вроде был не очень бородатый.

ГОЦЛИБЕРДАН. Не очень. И труп не очень. А там – этих бородатых трупов, да ещё и не очень, пруд пруди. Как говорила бабушка нашего профессора.

ТОЛЬ. Надо до конца разобраться. Возьмёшься?

ГОЦЛИБЕРДАН. Возьмусь, гражданин начальник.

ТОЛЬ. Не будет, как с поджогом веранды?

ГОЦЛИБЕРДАН. На этот раз будет в лучшем виде. Гарантирую.

ТОЛЬ. Гарантируй. Гарантируй. Хлебородов где сейчас?

ГОЦЛИБЕРДАН. В Звенигородском СИЗО. Посидит месячишко, потом отпустим.

ТОЛЬ. Ну, так он берёт всё на себя?

ГОЦЛИБЕРДАН. Как возьмёт, так и отпустим. Не раньше. А потом – в бега. Переправим его в Белоруссию.

Пауза.

Знаешь, что самое смешное, Боря?

ТОЛЬ. Что?

ГОЦЛИБЕРДАН. Остров святого Плотника действительно существует. И на самом деле – 27 миль от святой Елены.

ТОЛЬ. Откуда ты знаешь?

ГОЦЛИБЕРДАН. Из Интернета. Откуда ж еще. И действительно продаётся. За десять миллионов. Висит объявление на сайте – ты будешь смеяться – Компартии Ирландии.

ТОЛЬ. А компартия Ирландии тоже еще существует?

ГОЦЛИБЕРДАН. Выходит, существует.

ТОЛЬ. Черт те что творится в этом мире.

XXXIX

Гоцлибердан, Дедушкин.

ГОЦЛИБЕРДАН. Что такое, профессор? Почему вы не с бориной тростью?

ДЕДУШКИН. Треснула, Гоценька. В тот самый актовый день и треснула. Не выдержал норвежский граб. А еще хвалёное качество. Верь после этого европейцам.

ГОЦЛИБЕРДАН. Не надо им верить, я всегда говорил. А что у вас нынче?

ДЕДУШКИН. Туркменский саксаул. С рубиновым набалдашником. Подарок моего аспиранта.

ГОЦЛИБЕРДАН. Аспиранта?

ДЕДУШКИН. О, да. Племянник главного туркменского газовика. Я подобрал ему прекрасную тему. Стратегия перемещения газа по воздуху. Это будет бомба.

ГОЦЛИБЕРДАН. Только бомбы нам и не хватало.

ДЕДУШКИН. Ко всем нашим шёлковым платьям?

ГОЦЛИБЕРДАН. К ним. Вы знаете, профессор, меня тоже в последнее время интересует тема диссертации.

ДЕДУШКИН. Чьей диссертации, Гоценька?

ГОЦЛИБЕРДАН. Моей диссертации. Моей, чьей же ещё меня может интересовать. Вы знаете, что я всего лишь кандидат наук. Я собирался делать докторскую, но в это время либеральная революция призвала меня к другим делам. Я стал помощником премьер-министра. Отца русского либерализма Игоря Кочубея. Помощником по особым поручениям. Всё закрутилось, завертелось. Много лет было не до того. И вот теперь.

ДЕДУШКИН. Я помню, как вы пришли в ту самую лабораторию. Вам ведь было лет двадцать пять, не больше?

ГОЦЛИБЕРДАН. Двадцать четыре года. Двадцать четыре. Я прибыл к вам по комсомольской линии. Был освобождённым секретарём комитета комсомола экономфака.

ДЕДУШКИН. Нет, Гоценька. Дело не в комсомольской линии. Вы были самый талантливый. Из всех. В лаборатории. Талантливее даже Кочубея. Боря, тот вообще не блистал, между нами говоря. Он начётчик. Выучит три предложения и повторяет их всю жизнь. То от начала к концу, а то – от конца к началу. А у вас я сразу заметил большой талант.

ГОЦЛИБЕРДАН. Потому Боря миллиардер, а я нет. Но дело в другом. Вы хотите помочь мне защитить докторскую? Побыстрее, без проволочек?

ДЕДУШКИН. Это огромная честь для меня. Нет. Не совсем так. Это большая честь для меня. Вот так. Правильнее. Большая честь для меня.

ГОЦЛИБЕРДАН. Вот и чудненько. Когда приступаем?

ДЕДУШКИН. У вас есть тема?

ГОЦЛИБЕРДАН. У меня есть тема. Как ни странно, у меня есть тема.

ДЕДУШКИН. Какая же?

ГОЦЛИБЕРДАН. Убойная. Называется она коротко: стоимость человека.