Покер с акулой
Шрифт:
– Послушай, Евлампия, – послышался вновь голос продюсера, – насколько я понял, ты ищешь Татьяну Митепаш?
– Да.
– Так вот, она сегодня в двенадцать ночи придет по адресу: улица Поворова, 12.
– А квартира, квартира какая? – подпрыгивая от нетерпения, закричала я.
– Погоди, – охладил меня продюсер, – по данному адресу выселенный дом, двухэтажный, барачного типа. Поднимешься наверх и иди в конец коридора до последней двери.
– Что же она делает там?
– Набезобразничала, теперь прячется от всех, – хмыкнул Федор, – раньше полуночи не приходи, поняла?
– Поняла.
– И
– Еще как!
– Ну и отлично, да, чуть не забыл, пожалуйста, никому не говори, куда идешь, ладно?
– Вообще-то я никогда не посвящала домашних в свои дела!
– Вот и молодец, – одобрил Федор, – ладно, если выполнишь просьбу и потихоньку приведешь Татьяну, дам пять тысяч!
– Только что пообещал три!
Федор рассмеялся:
– Передумал, вези девку ко мне на квартиру и получай гонорар. Но только при одном условии – никому ни звука, не хочу, чтобы народ в курсе моих домашних дел был.
– Давайте адрес, – велела я и добавила: – Не сомневайтесь, в зубах приволоку.
Федор коротко хохотнул и отсоединился. В полном ажиотаже я полетела в ванную. Отвратительно начавшийся день обещал закончиться настоящим праздником. Татьяна найдена, следовательно, Писемский вручит мне десять тысяч и еще пять получу от Федора.
От радужных перспектив вспотели руки. Часы показывали восемь. Сейчас явятся домашние. И точно, в замке ключ заскрежетал, влетел Кирюшка.
– Господи, – ахнула я, – что случилось?
– Ничего, – ответил Кирка.
– Почему такая куртка грязная?
– Где? – удивился мальчишка и принялся разглядывать пуховик. – Ах это! Извини, в футбол играли, вратарем поставили.
В футбол? Зимой?
– Снимай немедленно, – велела я и, взяв то, что еще утром было светло-зеленого цвета, а теперь напоминало сгнивший огурец, потащила в ванную.
Вечер пронесся как всегда. Ужин, гулянье с собаками…
Когда чистая и почти сухая куртка мирно повисла на плечиках, я наклонилась, чтобы захлопнуть дверцу стиральной машины, и увидела под ней, у самой стены, что-то непонятное. Пришлось отодвинуть «прачку». На полу нашелся дорогой ошейник Мориса, тот самый, широкий, голубой, с медальоном.
– Где ты взяла его? – спросила Катя, увидав, как я вхожу в кухню с ошейником.
– Наверное, когда в первый день мыли Мориса, уронили случайно за машину, – пояснила я, – жаль, сразу не нашли, пришлось другой покупать.
– Ничего, – ответила Катя, – будет два.
Я бросила полоску голубой кожи на подоконник и нарочито зевнула.
– Пойду спать.
– И я, – откликнулась Катя, – глаза слипаются.
В квартире постепенно установилась тишина. Около одиннадцати я тихонько выглянула в коридор. Умаявшись за день, домашние мирно похрапывали. Лишь Муля и Ада, увидав, что хозяйка идет в прихожую, начали громко тявкать.
– А ну, цыц, – прошипела я, – ишь, сторожевые мопсы.
Собаки замолчали, изредка издавая недовольное бурчание.
На улице не было ни души. Москвичи забились в теплые квартиры, залегли в уютные кроватки и сейчас либо мирно почивали,
«Ничего, – принялась я себя уговаривать, – зато какие деньги! Да люди за сто рублей весь день на улице сосисками торгуют».
Но все равно было неуютно. Впрочем, в метро оказалось полно народа, и я абсолютно спокойно добралась до «Автозаводской». Словоохотливый милиционер, болтавший с девушкой, подробно объяснил, где улица Поворова.
– Направо, второй налево и прямо, поняли?
Я кивнула и выбралась на декабрьскую улицу. Чем дальше от метро, тем меньше людей попадалось навстречу, и конец пути я проделала в гордом одиночестве.
Нужный дом стоял в глубине двора. Ни одно из окон не светилось, а входная дверь висела на одной петле, угрожающе скрипя под порывами ветра. Я храбро вошла в подъезд. Сердце сжалось от ужаса, тут, наверное, крысы! С детства панически боюсь темноты, грызунов, бандитов и насильников. Ну, пожалуй, последние не попадутся, найдут кого посимпатичней, отнять у меня тоже нечего, следовательно, главные враги – мыши.
«Думай о деньгах, о замечательных, милых долларах», – велела я себе и полезла на второй этаж.
Наконец взору открылся длинный мрачный коридор, темный, словно могила.
«Не ходи туда», – шепнул тихий внутренний голос.
«Еще чего, – не согласился голос разума и приказал: – Давай двигай и помни о баксах!»
На мягких ногах я доползла до последней двери и рывком открыла ее. Передо мной открылось небольшое пеналообразное помещение. Прямо в окно светил уличный фонарь, и в блекло-желтых лучах его я заметила кровать, прикрытую тряпками, стол, застеленный газетами, и огромный, необъятный гардероб. У подоконника стоял человек. Свет бил ему в спину, и лицо поэтому казалось черным. Впрочем, Татьяна – это могла быть только она – носила темную одежду и выглядела как Зорро.
– Таня, – как можно ласковее начала я, – не пугайтесь, я просто хочу поговорить с вами и помочь.
Девушка медленно вытянула руку, и свет фонаря скользнул по блестящей стали. В ту же секунду раздался тихий хлопок, словно вытащили пробку из ванной.
Мое тело действовало быстрее разума. Ноги мгновенно понеслись в коридор, и я побежала к выходу, не видя ничего в кромешной темноте. Сзади, тяжело дыша, бежала Таня. Она больше не стреляла, явно поджидая, пока я выбегу на улицу и окажусь при свете все того же фонаря отличной мишенью. Почти потеряв голову от ужаса, я долетела до выхода, и тут вдруг разом вспыхнул свет, и прямо над моим ухом громовой голос заорал:
– Ложись, мать твою!
Я рухнула на заплеванный пол и, быстро орудуя локтями и коленями, поползла вперед. Ослепительный свет бил в лицо, и парадоксальным образом я видела хуже, чем в темноте. До этого я хоть различала какие-то очертания, сейчас ничего – яркий, как вспышка, свет заливал все кругом.
Мимо с ужасающим грохотом и матом неслись люди, кто-то наступил сапогом мне на руку, и я заныла, словно больная собака.
– Стой, падла! – раздавалось вдали.
Следом послышался грохот и дикий крик.