Покинутый
Шрифт:
Но она не ответила.
— Ты, должно быть, очень дорога ему, раз тебе дали собственное сопровождение, — настаивал я, но она молчала по-прежнему. — Я бы хотел, чтобы ты верила нам… хотя, полагаю, это вполне естественно, что ты опасаешься. Что ж, будь по-твоему.
Поскольку она снова не ответила, я понял, что трачу слова даром, и решил помолчать.
Наконец мы подъехали к воротам, и навстречу шагнул охранник.
— Досмотр, — сказал он.
Я натянул вожжи, и мы остановились — и я, и мои красные мундиры. Я наклонил голову из-за плеча арестантки:
— Добрый вечер,
Часовой не был расположен к обмену любезностями.
— Изложите ваше дело, — механически сказал он и похотливым взглядом уставился на туземку. Ее ответный взгляд был уничтожающим. Я вспомнил в этот миг, что когда я только прибыл в Бостон, мне не терпелось увидеть, какие перемены произвело в этой стране британское правление. И стало ясно, что для местного населения, для могавков, ничего хорошего не произошло. Мы ханжески толковали о спасении этой земли, но вопреки словам, мы разрушали ее.
Я указал на женщину.
— По поручению Сайласа, — сказал я, и охранник кивнул, облизнул губы и стукнул в ворота, чтобы их открыли, и мы не спеша покатили дальше.
В крепости было тихо. Мы были невдалеке от зубчатых, невысоких стен из темного камня, на которых выстроились пушки, смотревшие на Бостон, на море, и вышагивали взад и вперед с мушкетами, взятыми на плечо, красные мундиры. Они внимательно следили за тем, что делается снаружи, за стенами; они опасались нападения французов и, смотревшие за пределы крепости, вряд ли они заметили, как мы — притворяясь обыденными, насколько умели — трусили в нашей повозке и как мы добрались до укромного места, где я перво-наперво развязал туземку.
— Видишь? Я освобождаю тебя, как и говорил. И если ты позволишь мне объяснить…
Но ее ответ был отрицательным. Быстро и недобро глянув на меня, она спрыгнула с повозки и исчезла в сумерках, а мне оставалось только смотреть ей вслед с явственным ощущением чего-то незавершенного; точно я должен был объясниться с ней; не расставаться так скоро.
Томас было рванулся за ней, но я придержал его.
— Оставь, — сказал я.
— Но она нас выдаст, — возразил он.
Я смотрел туда, где она только что скрылась — растаяла, как дым, как призрак.
— Не выдаст, — сказал я и сел на землю, осмотревшись по сторонам и убедившись, что мы одни на этой площадке, а потом подозвал остальных, чтобы отдать им распоряжения: освободить пленников и не навлечь на себя подозрений. Они сосредоточенно кивали, вникая в задачу.
— А что насчет Сайласа? — спросил Бенджамин.
Я подумал о ехидном человечке, которого я видел на складе, и который кинул Бенджамина на милость Резчика. Я помнил обещание Бенджамина добыть голову Сайласа и всмотрелся в моего друга.
— Он умрет, — сказал я.
«Солдаты» растворились в сумерках, а я решил последовать за Чарльзом, моим учеником. Я увидел, как он подошел к группе красных мундиров и представился. На другой стороне площадки Томас охмурял еще один патруль. Уильям и Джон в это время непринужденно шагали к какому-то сооружению, вроде гауптвахты [12] , где содержались пленники и где сновали туда-сюда охранники, преграждавшие путь. Я оглянулся, чтобы удостовериться, что другие охранники отвлечены Чарльзом и Томасом, и подал Джону условный знак, он в свою очередь бросил несколько слов Уильяму, и они подошли к охраннику.
12
В оригинале stocked — сооружение в виде обнесенной частоколом площадки и примыкающего здания, иногда использовавшегося для содержания арестантов.
— Вам что-то нужно? — спросил охранник, и прежде, чем его голос долетел до меня через площадку, Джон саданул ему коленом в пах. С тихим стоном, как зверь в капкане, охранник выронил древко пики и упал на колени. В тот же миг Джон обшарил его пояс и извлек связку ключей, а потом отпер дверь, схватил торчавший снаружи факел и исчез внутри.
Я глянул по сторонам. Никто из охранников не заметил, что творится на гауптвахте. Те, кто дежурил на стенах, прилежно смотрели в море, а те, кто стоял внутри, отвлеклись на Чарльза и Томаса. Потом в дверях гауптвахты снова появился Джон, выводивший наружу первых пленников.
И вдруг кто-то из солдат на стенах увидел, что происходит.
— Эй, а ну ни с места! — крикнул он, поднимая тревогу и целясь из мушкета.
Я рванул к крепостной стене, на которой солдат уже был готов нажать курок, взлетел по каменным ступеням и одним движением всадил ему под подбородок клинок. Я пригнулся и позволил телу свалиться на меня, а потом выпрыгнул из-под него и пронзил еще одного стражника прямо в сердце. Третий солдат стоял ко мне спиной и целился в Уильяма, но я резанул ему по тыльной поверхности бедер и, когда он упал, нанес ему завершающий удар сзади в шею. Неподалеку Уильям благодарно махнул мне рукой и повернулся, чтобы схлестнуться с другим охранником. Его сабля пружинисто качнулась, когда с клинка сполз британский солдат, и когда Уильям развернулся, чтобы отбиться от следующего солдата, лицо его было испачкано кровью.
И когда все охранники были перебиты, дверь одного из флигелей отворилась и показался взбешенный Сайлас.
— Я просил помолчать всего-навсего час, — взревел он. — И не прошло и десяти минут, как меня будят каким-то сумасшедшим трам-тарарамом. Я жду объяснений — и вразумительных.
Он встал, как вкопанный, гнев замер у него на губах и кровь отхлынула от лица. По всему двору валялись тела его солдат, и он помотал головой, когда увидел, как из двери гауптвахты выходят туземцы, подгоняемые Джоном.
Сайлас выхватил саблю, потому что за спиной у него собралось подкрепление.
— Как? — кричал он. — Как это случилось? Воруют мой драгоценный товар. Этому не бывать. Будьте уверены, я накажу виновных. Но сначала… сначала мы кончим этот бардак.
Его гвардия напяливала куртки, опоясывалась клинками, заряжала мушкеты.
Площадка двора, на которой минуту назад были только трупы, вдруг наполнилась свежими отрядами, желающими отомстить. Сайлас был тут же, орал на всех, бешено махал руками, чтобы отряды вооружились, потом взял себя в руки и продолжил: