Покладистый Ложкин (Стихи, рассказы, фельетоны)
Шрифт:
– Ай-я-яй!
– говорят.
– Ты же абсолютно ничего не сделал! Недопонял на уроке? Тогда гляди, как надо.
И начинают объяснять, разъяснять, показывать, рассказывать, втолковывать и растолковывать.
Дождётся Тарасов звонка с последнего урока, удерёт домой - и там звонок! Его собственный, квартирный. Звенит, заливается! Консультанты один за другим идут: трудного Тарасова по всем предметам подтягивать. Каждый в свою сторону, а все вместе - вперёд, к сверкающим вершинам науки!
Другой бы от такой жизни света не взвидел! А Тарасов - ничего,
Ему объясняют, а он ириску жуёт. Ему втолковывают, а он ириску жуёт. Ему показывают, рассказывают, а он сразу две в рот запихал.
Спросят его:
– Как же так, такого пустяка не понимаешь?
– Трудно мне, - отвечает.
– Я весь как есть трудный!
Целую неделю возятся с Тарасовым консультанты. В воскресенье на смену им другие приходят: те, которые за дисциплину Тарасова отвечают. У них своя задача: оградить Тарасова от влияния улицы, двора, парадной и лестничных пролётов. Поэтому должны они Тарасова отвлекать, привлекать, увлекать, завлекать и развлекать.
Отвлекать от улицы и завлекать в музеи. Увлекать искусством и развлекать цирком.
– За что это тебе честь такая?
– спрашивает Тарасова бабушка-соседка.
– Всюду за тобой ходят, всюду тебя водят... Ишь ты, фон-барон!
– Не, - отвечает Тарасов.
– Я не барон. Я трудный. Короче говоря, жить стало трудному Тарасову легко-легко. А "лёгким" его одноклассникам значительно труднее.
Стали они Тарасова к труду приобщать. Принесут метлу и спрашивают:
– Подметать умеешь? Смотри, как это делается. И начинают двор подметать.
Сначала один показывает, потом другой... Подметут весь двор и снова спрашивают:
– Понял?
– Порядок!
– кивает Тарасов.
– Вот и молодец!
Вскоре у Тарасова явные сдвиги наметились. В лучшую сторону. До того он стал образованным, что даже сам научился вопросы задавать. Придут к нему домой консультанты, он и спрашивает:
– Как это окна моют? Мама помыть велела, а я не умею...
От вопросов Тарасов к заданиям перешёл.
– Так, значит, - говорит.
– Ты, Смирнова, бери сумку и беги за хлебом. Тебе, Попова, предстоит на базар за картошкой сходить. Колокольчиков ведро на помойку вынесет. Ну а я, так и быть, тем временем учебник полистаю.
Вот до какой сознательности дошёл Тарасов: сам за учебник берётся!
Теперь бы ещё чуть-чуть, совсем немножечко - и... Колокольчиков всё дело испортил. Наотрез отказался ведро выносить.
– Что я ему, слуга?!
– заявил. Несознательность проявил. Недопонимание.
Допустил недоработку.
Стали Колокольчикову доказывать - не понимает.
Стали убеждать - ни в какую!
В отряде просто непонятно стало: кого перевоспитывать в первую очередь, Тарасова или Колокольчикова?
Тарасов же, ввиду всего этого, совсем от рук отбился. На Колокольчикова с кулаками лезет.
– Ты в трудные не суйся!
– кричит.-Это я первым придумал! Не примазывайся давай! Один желаю быть трудным! Ишь ты, фон-барон выискался!
Наташка Самсонова стала красивой.
– Андрей, правда я красивая?
– Ужасно, - говорю.
– Даже смотреть не хочется.
– Балда ты!
– обиделась.
– Ничего не понимаешь. Мою фотокарточку даже в витрине поместили.
Так вон откуда ветер дует!.. Всего и делов-то, что в фотографии витрину обновили. Впрочем, для Самсоновой это, конечно, событие. Дня не прошло - у неё уже новая причёска. Раньше на затылке какой-то мышиный хвостик болтался, а теперь вдруг из этого хвостика целая египетская пирамида выросла! Чудеса техники!
А разговоров-то, разговоров! Всему классу прожужжала уши о своих внешних данных, фотогеничности, искусстве кино и о современном состоянии театра. В кино она теперь каждый вечер ходит - изучает. А географию ей учить некогда: две двойки заработала. По арифметике тоже - ни в профиль, ни в фас.
В понедельник подходит ко мне Маринка Рубейчик, наш командир отряда, спрашивает:
– Андрей, что ты думаешь о Наташе?
– Думаю, - говорю, - что её пора отсадить с моей парты подальше.
– Это почему?
– удивилась Маринка.
– Заниматься мешает. На всех уроках про свою красоту ненаглядную болтает.
– Не-ет...
– Задумалась Маринка.
– Это не выход. Понимаешь, ей же надо помочь. Надо её спасать.
– А я тут при чём?
– спрашиваю.
– Ты и должен ей помочь. Вы на одной парте сидите, тебе влиять проще. В общем, не маши руками, это тебе пионерское поручение.
Придумала! Разве такие поручения бывают!
Дома я по-мужски с папой поговорил.
– Да, трудное дело, - согласился папа.-Красота-противник очень опасный. Это тебе не лом собирать. И отказываться нельзя, некрасиво получится. Сами ведь говорите: "Ты в ответе за отряд, а отряд - за всех ребят". За всех - значит, и за Самсонову. Тебе отряд поручил её воспитывать - значит, выполняй!
Легко сказать: выполняй. А как?
Пошёл я посмотреть на этот знаменитый портрет. В витрине Наташка в самом центре висит. А рядом какой-то тип с усиками. Смотрит на Наташку и улыбается. Ещё какая-то старушка улыбается. Все улыбаются! Не люди, а чудики какие-то. И чего тут, в этой компании, Наташке-то улыбаться? Ну, сделали с неё портрет и сделали. Теперь висит вот. Мухи по нему ползают. Да и выгорел уже весь. Снимать пора.
Подумал - и даже заикнулся от неожиданности. Ай да я! Вот это идея! Пора снимать Самсониху!
На следующий день прямо из школы я пошёл в эту фотографию. Всю дорогу думал, как приду и скажу дяденьке: так, мол, и так, надо этот портрет снимать. Дяденька меня, конечно, поймёт.
Прихожу, а там - тётенька. Сидит и от нечего делать что-то вяжет. С тётеньками труднее. Они же как начнут расспрашивать: зачем?., почему?., отчего?.. Но делать нечего, говорю:
– Здравствуйте, у меня к вам большая просьба. Мне очень нужен один портрет с витрины.