Покоренный "атаман"
Шрифт:
— Если светит солнце — изумрудным. В пасмурный день черным или почти черным. Но разве только море всегда переменчиво?.. В природе и вообще–то нет ничего постоянного.
— Как, впрочем, наверное, и в искусстве? — сказал Андрей в надежде, что Мария заговорит об искусстве и тем самым начнет рассказ о себе.
— Вы, конечно, видели в Степнянске цветное панно «Весна победы»? — спросила Мария.
— Я почти каждый день хожу мимо него на работу. Помню каждую царапинку на нем.
— Так вот, в детстве, когда я была еще школьницей, мы помогали художникам выкладывать панно из цветного камня. Представьте, это была очень трудная работа. Художникам
— Что–то не приметил я там разницы.
— Ой, не говорите! Значит, невнимательны, не пригляделись. Для его сапог и плитки подбирали другие, и конфигурация у них фасонная.
— Наверное, то были художники от слова «худо». Они создавали фотографию, а не произведение искусства.
Самарин решил, что напал на верную мысль, больше того — на оригинальную. Он готов был развивать ее и дальше.
— Художники прошлого, — продолжал Самарин, — копировали природу: с точностью изображали лес, облака, реки. Свой метод они называли реализмом. Видение мира таким, каков он есть, умение запомнить, запечатлеть, то есть перенести уголок природы на полотно признавали за высшую способность творца.
Проговорив длинную тираду, Андрей поймал себя на том, что рассуждает книжно, выспренно, следовательно, неинтересно. Боялся встретить насмешливый, осуждающий взгляд Марии и потому тут же решил внести в беседу полушутливый тон.
— Теперь изобретен фотоаппарат. За долю секунды простейший механизм изобразит вам любой девятый вал или вид на Волгу с высокого берега. Зачем же запоминать и копировать? По–моему, задача художника состоит в другом.
— Запоминать и копировать? — спросила Мария серьезно. — Разве реализм когда–нибудь ставил перед собой такие задачи?
Самарин осекся. Понял: говорит не то. И украдкой взглянул на Марию. Она сидела на камне, наблюдала за Васильком. Белая шляпа с голубой лентой защищала голову от солнца. Прямой нос, строгий овал подбородка и спокойные глаза. В них нет ни желания продолжать спор, ни интереса к собеседнику. В серо–зеленой «изумрудной» глубине гуляет холодок недоступности.
«Запоминать и копировать?» — слышится ее удивленный, почти насмешливый голос. «Дернуло же меня за язык!.. Что я понимаю в искусстве? Ни знаний, ни серьезных понятий. Мария — подготовленный человек, а я говорю банальные вещи. Разболтался, как школьник».
Однако отступать было некуда. Андрей поубавил ход, но решил все–таки продвигаться дальше.
— Скажите, Маша, а как вы понимаете реализм? Андрей впервые назвал свою собеседницу по имени и оттого смутился еще больше. Она посмотрела на него пристально, так, будто хотела получше разглядеть своего ученика и решить, стоит ли ему объяснять урок. Поймет ли?..
— Реалист создает образы, — сказала она, — для него предмет искусства — человек, но не тот, который идет вон там, рядом с Васильком, а человек–тип, человек–характер. Кстати сказать, в этом и вообще–то состоит задача искусства.
Самарин чувствовал себя в положении охотника, у которого в самый ответственный момент отказало ружье. Собравшись с духом, он снова пустился в пространные рассуждения. Говорил сложно и непонятно. Чем больше он углублялся в мало знакомый для него предмет, тем откровеннее ударялся в книжность, манерность и какую–то ужасную неестественность. Маша же своим молчанием и редкими взглядами, в которых Андрей видел сочувствие и снисхождение, окончательно повергла его в замешательство, но он не мог вот так сразу, в один момент прекратить начатый разговор.
— Поймите вы, живописцы и писатели, артисты и музыканты, — вновь заговорил он, — поймите людей атомного века. Нас теперь не восхищают картины видимой природы, человек не нужен нам в своей натуральной форме — совершеннее Аполлона вы ничего нам не представите. Да и не надо представлять: дайте пищу для ума современного — не того ума, который оперировал таблицей умножения и знал две–три сотни слов, а интеллекта, устремленного в мир невидимых величин. Подвергните анализу свой предмет: человека и природу, покажите нам невидимое в человеке, откройте тайны, которых мы не знаем.
— Все так, но я никак не возьму в толк: при чем тут реализм? Ведь именно к «анализу», к «невидимому в человеке» и стремится художник–реалист.
Маша пристально и с чуть заметным кокетством взглянула на Андрея. Теперь она надела очки. Под темными стеклами не видно было ее глаз, но Андрей почувствовал: Мария смеялась над ним. Впрочем, тут же она подтвердила его невеселую догадку:
— Может быть, ко всему сказанному вы добавите: «Не каждый поймет нас, но каждый попытается понять. И в этой попытке подвинет свой ум на высшую ступень».
Мария привела излюбленную фразу защитников абстракционистов. Но разве он хотел принять их точку зрения? Он был обезоружен окончательно и не видел теперь выхода из нелегкого положения. Хотел одного: побыстрее кончить неравную дуэль.
— Как хотите, а мне нравятся смельчаки в искусстве.
— Смельчаки мне тоже по душе. И те, кто стремится к абстракциям, символам.
Чем дальше подвигается ум человека, тем богаче мир образов в искусстве, глубже, ярче аллегории. Достаточно штриха, намека — и ум уж рисует картину, перед мысленным взором готово полотно, частицы сливаются в целое. Все так. Но в природе существует и другой закон: всякое явление порождает антиявление. Едва искусство, нащупав дорогу, вышло на нее, как тотчас появились попутчики. Они кричат: абстракции и только абстракции!.. Взмах ослиного хвоста — картина!.. Консервная банка на полотне — шедевр изобразительного искусства!.. Вот что опасно и может погубить искусство. А между тем попутчики тоже не прочь позлословить насчет копиизма и натурализма.
Маша замолчала. Молчал и Андрей. И чтобы как–то сгладить неловкость наступившей тишины, Мария сказала:
— А вы, я вижу, увлекаетесь модным искусством? Впрочем, я не любопытна, не открывайте мне своих увлечений.
Она встала, стряхнула песок, направилась к воде. Андрей тоже поднялся. Спор оставил у него ощущение какой–то неловкости, сожаления, недовольства.
Андрей не хотел бы, чтобы Мария подумала превратно о его взглядах на искусство. Самарин побывал во многих картинных залах на Западе. Мазня «попутчиков» вызывала и у него протест, и он хотел сказать об этом, но не сумел или не успел — теперь же неудобно возобновлять разговор. «Ах, как все это нехорошо вышло!..»