Покойник с площади Бедфорд
Шрифт:
Питт перечитал письмо еще раз. В нем не было ни прямой угрозы, ни требования денег. И все-таки ощущение правоты того, кто писал его, было таким сильным, что казалось, будто письмо живет своей собственной жизнью.
Суперинтендант взглянул на бледное лицо шефа и увидел, что челюсти его напряжены, а на виске бьется чуть заметный пульс.
– Полагаю, что вы не знаете, кто мог это написать? – уточнил Томас.
– Даже не представляю себе, – ответил помощник комиссара. – Вчера я полночи не спал, пытаясь понять, кто бы это мог быть. – Его голос был хриплым, как будто у него болело горло. Он глубоко вздохнул, однако
Корнуоллис был закрытым человеком, которому было трудно выражать эмоции – он больше предпочитал действовать, чем говорить. Ему хотелось отвести взгляд, но он намеренно этого не делал. Было видно, что помощник комиссара чувствует дискомфорт Питта и невольно усиливает его. Джон понимал, что медленно погружается в бездействие, а именно этого он всеми силами хотел избежать.
– А не могли бы вы рассказать мне о самом происшествии? – тихо попросил Томас, опускаясь в кресло и всем своим видом показывая, что готов слушать.
– Ну конечно, – согласился Корнуоллис. – Хотя… Впрочем, конечно, конечно… – Наконец он отвернулся от суперинтенданта и посмотрел в окно; яркий дневной свет оттенил морщины вокруг его глаз и рта. – Это случилось восемнадцать лет назад… восемнадцать с половиной. Зимой. В Бискайском заливе. Погода была ужасная. В то время я служил вторым лейтенантом. Один наш матрос забрался на мачту, чтобы подтянуть крюйс-бом-брамсель…
– Крюйс-бом… что? – прервал его Питт. Ему необходимо было разобраться во всех деталях.
– Ну… это был трехмачтовый корабль, – посмотрев на полицейского, Корнуоллис стал руками показывать, что он имел в виду. – Средняя мачта. Средний парус. Естественно, прямой… И матроса ранило лопнувшим канатом. Ему задело руку. Каким-то образом рука запуталась в канате. – Джон нахмурил брови и опять повернулся к окну. – И я полез за ним на мачту. Конечно, я должен был послать кого-то другого, но единственный матрос, который был рядом, Беквит, окаменел от ужаса. Такое иногда случается. – Теперь он говорил отрывистыми фразами. – Не было времени кого-то искать. Погода ухудшалась, корабль здорово болтало… И я боялся, что раненый может ослабить хватку и его руку просто вырвет из сустава. Я всегда спокойно относился к высоте. Просто не думал о ней. Часто взбирался на мачты, когда был еще гардемарином. – Губы его сжались в узкую линию. – Ну, и освободил матроса. Пришлось перерезать конец. Бедняга висел на мне мертвым грузом. Я смог дотащить его по рее до мачты, но он был очень тяжелым, а ветер крепчал с каждой минутой. Корабль прыгал на волнах как сумасшедший…
Питт попытался представить себе всю эту сцену. Отчаявшийся Корнуоллис, вцепившийся в мачту на высоте сорока-пятидесяти футов над беснующимся морем. Корабль, то заваливающийся набок, то встающий на дыбы. И тело бессознательного матроса, которое Джон отчаянно пытается удержать. Полицейский почувствовал, как учащается его дыхание, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки.
– Я пытался как-то распределить на себе его вес, чтобы можно было начать спускаться, – продолжал рассказывать помощник комиссара. – Но к тому времени Беквит, видимо, пришел в себя, и я увидел его прямо под собой. Он взял на себя часть веса матроса, и мы вместе спустились вниз. К тому моменту на палубе было уже с десяток моряков,
– Понятно, – сказал Питт.
Помощник комиссара не отрываясь смотрел на него, и в отчаянии, которое было написано на его лице, суперинтендант заметил страх, который бывший моряк изо всех сил пытался скрыть. Всю жизнь он боролся со стихией, которая не щадила ни людей, ни корабли. Он подчинялся правилам этой жизни и видел, как умирали те, кто подчиняться не хотел. Корнуоллис лучше, чем многие люди, всю жизнь прожившие в безопасности на берегу, понимал, что такое честь и верность. Он знал, что такое абсолютное подчинение старшему по званию, полная вера в тех, кто служит рядом с тобой, и невероятная физическая храбрость. Иерархия на корабле была возведена в абсолют. И присвоить себе лавры другого члена команды было преступлением.
Из того, что Питт знал о своем начальнике, было ясно, что для него такое поведение было невозможным. Суперинтендант улыбнулся, смело встретившись с помощником комиссара взглядом:
– Попытаюсь с этим разобраться. Нам надо понять, кто это делает и, самое главное, что ему надо. Как только этот неизвестный выдвинет свои требования, он превратится в преступника.
Шеф заколебался, все еще сжимая письмо: он как будто боялся результатов такого расследования. Затем неожиданно понял, как это может выглядеть со стороны, и буквально впихнул письмо в руку Томаса. Тот убрал конверт в карман, даже не взглянув на него.
– Я постараюсь быть как можно деликатнее, – пообещал суперинтендант.
– Да, – с усилием произнес Корнуоллис. – Да, конечно.
Откланявшись, Питт покинул его кабинет и, пройдя по коридору, спустился на улицу. Не успел он пройти и ста ярдов, полностью погруженный в мысли о том, что только что услышал, как ему пришлось резко остановиться, чуть не врезавшись в мужчину, который неожиданно появился перед ним.
– Мистер Питт, сэр?.. – Мужчина смотрел прямо на него, и, хотя его слова и звучали как вопрос, на лице была написана уверенность.
– Что вам надо? – резковато ответил Томас. Он не любил, когда к нему применяли физическую силу, а кроме того, был слишком погружен в размышления о происшествии с Корнуоллисом и расстроился из-за того, что его прервали. Полицейскому было не по себе от того, что он не знал, как защитить человека, которого уважал, от опасности, которая казалась вполне реальной.
– Меня зовут Линдон Римус. Я из редакции газеты «Таймс», – быстро представился мужчина, который теперь стоял прямо перед Питтом, и протянул ему свою визитную карточку.
– И что вам надо, мистер Римус? – спросил Томас, проигнорировав визитку.
– Что вы могли бы рассказать о трупе, обнаруженном на Бедфорд-сквер вчера утром? – сразу перешел к делу репортер.
– Ничего, кроме того, что вам уже известно.
– Получается, что вы сбиты с толку? – отреагировал журналист, не задумавшись ни на секунду.
– Ничего подобного я не говорил, – разозлился суперинтендант. Репортер пытался сделать выводы, не имея на то никаких оснований, а Питт не любил, когда занимались болтологией. – Я сказал, что не могу сказать вам ничего нового… кроме того, что мужчина мертв и что его нашли на площади.