Покойся с миром
Шрифт:
Спокойной ночи, Эйлин.
Аэропорты надоели мне до смерти. И хватит об этом. Преодолев смоговый барьер и разбив попутно несколько окон (так мне показалось), мы наконец взмыли над исполинской линзой из зеленого стекла. Меня завораживает зрелище океана, огромной горы или бескрайней пустыни, потому что они настолько несоизмеримы со мной, что кажутся воплощением космического равнодушия, или какого-то нечеловеческого способа существования, или того и другого, вместе взятых. При виде их я себя чувствую так, словно им принадлежу и хочу разделить с ними судьбу. Если я слишком часто задумываюсь об этом, начинаются приступы меланхолии. Я предпочитаю природу и искусство в более мелком виде. Поэтому я решил полистать лежавший на коленях журнал, а океан пусть занимается тем, чем он, по словам Байрона, занимается, но без меня в качестве соучастника.
Пролетая стрелой сквозь облака, я читал, пока синева не покинула небо и не наступила ночь, и прервался лишь для того, чтобы очень вкусно поесть и выпить виски «Олд грэндэд» с водой. Потягивая вторую порцию, я посмотрел на поразительно
Коллинз доставил меня в Вашингтон, в офис апостолического легата, где розовощекий младший советник рассказал мне, изредка заглядывая в досье, об отце Бретане.
Отец Бретан работал в финансовой службе Ватикана. Он был тщательно проверенным, высококвалифицированным, пользующимся безграничным доверием работником. Как объяснил советник, сделав упор на «тщательно проверенном», все три требования были стандартными, они предъявлялись к кандидатам со времен монсеньера Чиппико, то есть единственного священника, которого лишили сана и арестовали за мошенничество. Биографии отца Бретана могли позавидовать даже ангелы, и в течение приблизительно пяти лет его работа считалась безукоризненной. Только на шестой год возникли первые смутные подозрения.
В отчетности никаких нарушений замечено не было. На первый взгляд все операции были абсолютно законными. Он применял финансовую тактику, разработанную покойным Бернардино Ногарой, внося в нее некоторые собственные усовершенствования. Основным отличием было то, что Ногара использовал данную тактику во благо Церкви.
В тысяча девятьсот двадцать девятом году Святейший престол в результате заключения Латеранского соглашения получил девяносто миллионов долларов. Папа Пий XI доверил управление финансами банкиру Бернардино Ногаре, который начал инвестировать деньги с поразительным мастерством и равным успехом. В то время на вывоз итальянского капитала были наложены валютные ограничения. Ногара тем не менее открыл для Ватикана счета в женевском банке «Кредит Суисс». Когда действовали ограничения, он приказывал швейцарскому банку вкладывать деньги в нью-йоркский банк от своего имени. Затем он обращался в нью-йоркский банк за кредитом от имени принадлежавшей Ватикану итальянской компании. Швейцарский банк информировал нью-йоркских коллег о том, что он гарантирует размещение кредита, который предоставлялся и возвращался, естественно, с процентами. Таким образом, несмотря на валютные ограничения, дополнительные фонды вывозились из страны и могли использоваться в качестве инвестиций.
Все законно и пристойно, правда, несколько хитро, потому что Ногара был честным человеком.
В случае с отцом Бретаном капиталы переводились из Швейцарии в банк в Рио, который предоставлял кредит компании, изученной и одобренной лично отцом Бретаном. Только через некоторое время миссионеры и встревоженные миряне послали в Рим сообщение, касающееся состояния компании. Тревога была вызвана тем, что компания находилась в старом, заваленном неисправными механизмами пакгаузе, стоимость которого едва ли превышала цену палки, которой можно было проткнуть его сгнившие стены, и управлялась двумя людьми — директором и секретарем, не умевшими даже читать и писать. Странно или не странно, это с какой стороны посмотреть, но отчет был передан отцу Бретану, который благополучно его похоронил. Но поступили и другие отчеты, попавшиеся на глаза совсем другим людям. В надлежащий срок было начато расследование. Всплыл факт, что компания целиком и полностью принадлежала корпорации, которой управлял Эмиль Бретан, то есть родной брат священника. После того как несколько пар бровей вернулись в нормальное положение, была запрошена дополнительная информация. Слухи об этом, очевидно, донеслись до отца Бретана, и он исчез вскоре после начала расследования.
Я сделал еще глоток, затушил сигарету и закурил следующую.
Если бы только в этом и было все дело, я давно бы вернулся в свою уютную квартиру, а не летел в Рим. Снял бы ботинки, положил ноги на подушечку, включил приятную музыку, может, взял бы свежее яблоко в левую руку, в правую — коньяк, положил бы на колени интересную книгу… Увы, о подобном препровождении времени оставалось только мечтать по целому ряду причин. Самая главная из них, по моему мнению, заключалась в том, что Ватикан боялся повторения дела Чиппико. Я живо представил себе заголовки в разных антиклерикальных изданиях: «Поп украл три миллиона долларов и сбежал из Рима». Священники решили не поднимать шум, чтобы не навредить репутации Церкви, поэтому не поставили в известность гражданские власти. Но им очень хотелось вернуть свои три миллиона, и именно поэтому они обставили все так, чтобы делом заинтересовалось ЦРУ.
Ватикан, начав расследование, получил информацию о том, что Эмиль Бретан в свое время поддерживал дружеские отношения с некими революционными лидерами в Сан-Паулу и в Рио. ЦРУ, получив эти данные, не слишком ими заинтересовалось, считая, что ситуация находится под полным контролем. Но некоторые люди, занимавшие более высокое положение и служившие еще в УСС [5] (хотя, опять-таки по моему мнению, главной причиной были все-таки деньги), чувствовали себя должниками Ватикана еще со времен Второй мировой войны. Очевидно, на основании представленных доказательств было принято решение, что официальное вмешательство нежелательно, но и сидеть сложа руки не следует.
5
Управление стратегических служб — предшественник ЦРУ.
Был найден предлог для отправки людей в Бразилию, чтобы тщательно
Неофициальное вмешательство, очевидно, заключалось в том, чтобы найти человека с более или менее приличной подготовкой, которого молено было путем шантажа заставить выполнить кое-какую несложную работу. От меня не требовали связаться с революционерами или бандитами. Пока что мне предстояло просто побродить по Риму и окрестностям и постараться поговорить со всеми, кто как-то знаком с отцом Бретаном. Затем я должен составить отчет о своих действиях, сделать выводы относительно маршрута его бегства и местонахождения в настоящее время, после чего вернуться домой. Связь — через человека в посольстве. Очевидно, конспирация не слишком заботила моих работодателей, потому что этот человек был офицером контрразведки. Кроме того, мне предписывалось посетить несколько музеев и картинных галерей, чтобы поведение выглядело естественным. По выполнении поручения мой временный работодатель должен позаботиться о том, чтобы обвинения, предъявленные мне в Нью-Йорке, были сняты. Во всем этом плане мне особенно понравилось то обстоятельство, что поездка в Европу оплачивалась из моего кармана, а не из жирного тайного бюджета работодателей.
Разумеется, я подозревал, что мое задание не ограничивается тем, о чем мне соблаговолили сообщить. Я не считаю правильным посылать бойца в бой с голыми руками, если можно вооружить его до зубов, но мне хорошо знаком принцип служебной необходимости, который заключается в том, что исполнитель получает доступ только к данным, безусловно необходимым для выполнения конкретного задания. Этот принцип применяют неукоснительно, когда хотят скрыть чьи-либо действия. Значит, если понадобится дополнительная информация, мне ее предоставят, конечно при условии, что смогут со мной связаться, в смысле, я буду еще жив. Жизнь так устроена, что, когда обнаруживается нечто ценное, но добытое незаконным путем, там мгновенно собираются стервятники. Не желаю встречаться ни с кем из них, если этого можно избежать. Вот и все.
— Звездочка светлая, звездочка яркая, — пробормотал я, обращаясь к безымянной точке света в океане тьмы. — Дай бог, чтобы гипотеза доктора Бервика насчет моего прирожденного умения выходить сухим из воды оказалась верной.
Рим. Воспоминания. Прочая подобная чепуха. Все давно в прошлом. Не то что я жалуюсь. Просто ностальгия по молодости. Наверное, поэтому я решил остановиться на виа Кавур, в «Массимо д'Азелио», моем любимом отеле.
Дав посыльному на чай, распаковав вещи, приняв ванну и переодевшись, я решил прогуляться по древним улицам, чтобы заполнить голову красивыми видами и приятными звуками, а желудок — обедом. На улице было солнечно, но несколько свежо. Моя одежда и темные очки вполне соответствовали погоде. Некоторое время я бродил по широким, затененным деревьями тротуарам и узким улочкам, петлявшим мимо домов, одинаково величественных и грязных. Наблюдал за лавирующими между автомобилями мотороллерами «веспа», наслаждался игрой солнечных лучей на желтых оштукатуренных стенах. Здесь голуби клевали крошки перед входом в кафе, там вьющееся растение с темно-зелеными листьями пыталось перелезть через садовую ограду. А еще девушки — я смотрел на темноволосых, темноглазых девушек, стучавших каблучками по булыжникам и бетону, почти высокомерно выставивших на всеобщее обозрение огромные груди, а когда они проходили достаточно близко, я ощущал сильный запах духов, а иногда удостаивался и едва заметной улыбки. Я зашел в ресторанчик, чтобы поесть супа, каччиаторе [6] и выпить белого кьянти. Потом продолжил прогулку и оказался в итоге у Национального музея, хотя это не входило в мои планы. Затем я потерял счет времени и даже забыл о неприятной причине, которая привела меня в Рим. Взглянув на часы, я с немалым удивлением обнаружил, что провел в музее почти три часа. Колокола истории еще звенели в моей голове, когда я вышел из музея и медленно направился к отелю. По мере того как солнце клонилось к западу, становилось прохладней, но я не обращал на это внимания. Я был счастлив снова оказаться в Риме, несмотря ни на что.
6
Курица по-итальянски.
Ночное небо было высоким, холодным, безоблачным, с похожими на мыльную пену яркими звездами. Поднимаясь вверх по улице, я наконец подошел к базилике Санта-Мария Маджоре, миновать которую было невозможно. Долго любовался ею и стоявшими рядом домами. Обернувшись, посмотрел туда, откуда пришел. Этот район — Монти — самый старый и большой в Риме. Он занимает три из семи знаменитых холмов — Квиринал, Виминал и Целий, и в стародавние времена здесь жили три любимых поэта моего отца — Овидий, Вергилий и Гораций. Кроме того, между точкой, в которой я стоял, и Колле Оппио находится самый развратный, самый хулиганский район. Я задумался, что бы сказал мой тезка, если бы его отпустили из элизиума и он стоял бы сейчас рядом со мной и услышал мои мысли. Несомненно, он фыркнул бы и ничуть не удивился, что я помимо своей воли занялся этим делом. Старик был слишком мудр, чтобы не понимать, что человеческая природа, несмотря на смену некоторых реквизитов, осталась неизменной на протяжении всей той череды предательств и катастроф, которую мы называем историей. Он смог бы оценить этот баланс творческого гения и растления, искусства и преступления. Пожав плечами, я развернулся и зашагал по виа Кавур в сторону отеля. Ясный и отчетливый месяц завис передо мной на небе как воплощение Времени. Если повезет, я смогу успеть в «Ла Карбонара» на ужин. Надо бы зайти.