Покровитель
Шрифт:
На улице светает, Елена провела в больнице всю ночь и очень устала. И меня, бл*ть, беспокоит этот факт! Под утро договариваюсь с собой, что это простая забота, как о человеке или сострадание, и направляюсь в отделение, где лежит сын Лены. Тихо приоткрываю дверь палаты и вижу, что мальчик спит, как и Лена. Она уснула в кресле. В красивом платье, с уже испорченной прической и размазанной косметикой. Без серёжек! Ещё ни одна женщина не отказывалась принять от меня украшения. Я думал Елене понравится, но нет же, она пыталась мне их вернуть. Пришлось вручить ей их в грубой форме. Мне все чаще кажется, что я ошибся с выбором женщины. Елена не укладывается в мои рамки и переходит границы. Но с другой стороны она наполнила мою жизнь
Тихо подхожу к Лене, и убираю волосы с ее лица, намеренно задевая щеку, висок. Елена вздрагивает, просыпаясь и тут же переводит взгляд на мирно спящего сына. Как мать она прекрасна.
— Что случилось? — спросонья шепчет она.
— Все хорошо. Пошли выпьем кофе? — предлагаю. Она хмурится, и снова смотрит на сына. Елена плакала, переживая за ребёнка, поэтому на ее глазах подтёки от косметики. Я беру с тумбы влажные салфетки, и сам стираю следы слез с ее щек. — Не переживай, я узнавал, ему вкололи обезболивающее со снотворным. Он будет долго спать. Пошли, — не жду ответа, хватаю за руку и тяну за собой. Мы выходим в коридор, и я замечаю, что она хромает.
— Что с ногой? — замедляю шаг понимая, что Елене трудно быстро идти.
— Туфли, — как ребенок хнычет она. Качаю головой и завожу ее в кафетерий при больнице. Беру пару больших стаканчиков латте с собой и заварное пирожное для Елены. Сладкое ей сейчас не помешает. Она очень устала, наверное, больше морально. Вывожу Елену из кафе, веду к машине, помогаю сесть и устраиваюсь рядом.
— Снимай свои туфли, — усмехаюсь, когда она со стоном их скидывает. Протягиваю ей стаканчик кофе и пирожное в бумажной коробочке.
— Спасибо, — тихо благодарит она.
— Это просто кофе, — сам откидываюсь на спинку сидения, немного расслабляясь.
— Нет, я в общем…. Спасибо за помощь за заботу, пусть между нами договор, но обо мне никто так не заботился. Если бы не ты… я бы не знаю, как жила сейчас…
— Не нужно повторяться, я и с первого раза принял твои благодарности, — шучу я.
— Когда я так говорила?
— Какая разница.
— Когда была пьяна? — киваю, отпивая кофе. Перевожу взгляд на Елену и смотрю на ее пальчик, которым она гладит стаканчик с кофе и на самого вдруг накатывает усталость от этой жизни. И если все проблемы Лены можно решить деньгами и связями, то мои уже ничем не решить. Есть уровень проблем, которые решаются только смертью. Точнее просто перестают существовать.
— Прости, никудышная из меня любовница, — невесело усмехается Лена. — Одни проблемы и никакого удовольствия, — сдавленно произносит и выдыхает, отворачиваясь к окну.
— Все решаемо.
— Нет, мне кажется, меня прокляли, — и тут я понимаю, что Елене нужно выговориться, устала она держать все в себе. Готов ли я ее слушать?! Пожалуй, да. Пусть выплескивает все. — Все началось с развода… Нет, с замужества, и покатилось вниз на полной скорости. Одно за другим. Продажа квартиры по настоянию Сергея, моя наивность с доверчивостью, ипотека, предательство мужа, болезнь мамы, вечная нехватка денег, депрессия. И вроде вот он просвет, в моей жизни появляешься ты… И вот… — взмахивает рукой, указывая на больницу. — Знаешь, когда мне было двадцать два и я еще мечтала о светлом будущем, к нам в дом постучали. Я открыла не задумываясь, а на пороге стояла цыганка с детьми. Она попросила денег на еду детям, а я категорично ей отказала, предлогая пойти работать, а не попрошайничать. Мне было не жалко ее и детей, потому что на женщине были золотые серьги и много колец, я сочла это вымогательством. Цыганка посмотрела мне в глаза и что-то произнесла на своем языке, а потом плюнула мне под ноги и ушла. Конечно, я не придала этому значения, рассказывая всем о наглости этой женщины. А теперь все чаще думаю, что мне стоило дать ей немного денег, мелочь по сути… — Елена кусает губы
— Ты серьезно веришь в проклятье? — выгибая брови, спрашиваю я, пытаясь выглядеть непроницаемым.
— Не знаю я во что верить. Но не может же быть все вот так… Не слушай меня, я просто устала…
— А вот это верно, тебе нужно домой, отдохнуть.
— Нет, не могу. Я плохая мать… — срывается она, и быстро моргает от подступающих слез. Нет! Только не женские искренние слезы. Это моя слабость. Не могу смотреть, как они плачут. Это разрывает мне душу. Особенно, когда им больно вот так, как сейчас Елене. Ее надо как-то утешить, приободрить, дать тепла и уверенности в завтрашнем дне. Притягиваю ее к себе за плечи и скольжу губами по виску, глубоко вдыхая ее тонкий ягодный запах. Лена замирает и кажется даже прекращает дышать. Да, милая, я сам в шоке. Но это всего лишь человеческая поддержка, не более. Надеюсь, ты это понимаешь и не примешь близко к сердцу.
Так мы и сидим, минут двадцать, почти не дыша, в полной тишине. Я вожу губами по ее виску и поглаживаю по руке, пытаясь опустошить душу, которая начала наполняться чем-то очень теплым, почти горячим, обжигая внутренности.
— Поезжай домой. Отдохни.
— Не могу, он проснется, а меня нет… Андрюша и так напуган…
— Я останусь, — предолгою я.
— Ты? — удивлённо спрашивает она. Отстраняю Лену от себя и смотрю в уставшие глаза.
— Я не совсем чудовище, как тебе кажется, — оскаливаюсь я. — Поверь, два мужика найдут, о чем поговорить. Я скажу, что ты устала, отдыхаешь и твой сын поймет. Мы найдем общий язык.
— Да нет, не нужно, я быстро приму душ, переоденусь, и вернусь, — начинает тараторить Елена…
— Я сказал, ты сейчас едешь домой и ложишься в кровать. Спишь минимум четыре часа. Затем принимаешь душ, одеваешься и только потом приезжаешь к ребенку! — понижаю тон, держа ее взгляд. — Ясно?! — кивает сглатывая. — Вот и хорошо! Исполнять! — накидываю пальто и выхожу из машины. Зову Артема, он уже пригнал мой личный внедорожник, который я вожу сам и прошу отвезти Лену домой.
ГЛАВА 22
Елена
Когда болеет ребенок, мать уже не может думать ни о чем, все вдруг становится неважным. Мир концентрируется только на ребенке. На самом дорогом, что может быть в жизни каждой матери. Дети не должны болеть и страдать. Больно смотреть на сына в гипсе и невыносимо понимать, что иногда ему больно, но мой мальчик все мужественно терпит.
Андрюша был напуган. По крайней мере я точно помню его огромные испуганные глаза. Но после того как с ним поговорил Виталий, все изменилось. А главное, мой сын наотрез отказался рассказывать мне, о чем они разговаривали, пресекая мое любопытство фразой «это мужские дела». Такое мужское слово и общение с настоящим мужчиной очень важно для Андрея.
Андрюшу выписали домой через несколько дней, но до снятия гипса еще далёко. Сын нуждался в уходе, мама — в больнице на восстановлении после операции и мне дали больничный по уходу за ребенком. Виталия я больше не видела. О нем напоминал только Артем, который нам помогал, привозя продукты и лекарства, ездил к маме в больницу, передавая от меня нужные вещи. Иногда мне было жалко парня, и я пыталась его накормить домашним обедом или ужином, но он наотрез отказывался фразой «не положено».
Аронов не давал о себе знать около десяти дней, а потом Артем случайно проговорился, что его нет в городе. Он улетел куда-то по делам и, естественно, мне об этом не сообщил. Меня это задевало. И я даже не пыталась понять почему, иначе это выходило за рамки наших отношений.