Покровитель
Шрифт:
— Я был настолько самонадеян в своей крутости, что подставил под удар жену. Я убил ее!
— Нет, нет, нет, — хаотично целует спину, пытаясь меня оправдать. — Нельзя жить с чувством вины! Он подставил ее под твою пулю — убийца он, а не ты. Он понес наказание? — усмехаюсь, конечно ублюдок понес наказание, но легче мне от этого почему-то не стало. Разворачиваюсь в ее руках, веду нас к дивану и сажаю Лену себе на колени, прижимая ближе. В комнате полумрак, но я вижу ее грустные глаза и покрасневшие от укусов губы. — Я пытался ее спасти, зажимал рану, вызвал скорую, не понимая, что уже поздно… Я сорвал связки и что-то кричал Милане… Кто-то вызвал ментов, я оказал жесткое сопротивление потому что они хотели отнять у меня жену! Я сошел с ума и не понимал,
— Меня закрыли в СИЗО. Вину я не признавал, но и Николая не сдавал. Я отдал полсостояния, чтобы выйти на свободу. Нет, я не испугался расплаты и заключения. Мне было важно найти тварь и заставить заплатить за мою разрушенную жизнь.
— Мои шрамы на груди — это последствия взрыва. Я выловил Николая, который самонадеянно полагал, что я сгнию в тюрьме и уже тянул руки к моим активам. Я дал ему эту иллюзию, а когда он окончательно в себя поверил, выловил и вывез в промзону…
— Опустим нашу «беседу», после которой он уже был полумертвым. Я вышел из машины заблокировав двери. Поджёг, смотрел, как он сгорает живьём и наслаждался его агонией, глотая виски. Через какое-то время машина взорвалась и меня зацепило горящими осколками, — голос хрипнет, и я пытаюсь сглотнуть. По щекам Елены скатываются слезы. Я мог не рассказывать ей это, но я хочу, чтобы она знала, с каким чудовищем имеет дело. И то, что мне не жаль. Я жалею о том, что эту мразь нельзя воскресить и убить заново.
Лена гладит мой шрам на щеке, переходит на грудь начиная любить мои увечья, потом берет руки, подносит их к губам и целует шрамы. И у меня горит в груди от чувства благодарности к этой женщине за то, что любит меня, таким как есть и разделяет мою боль.
— Это тоже от взрыва? — спрашивает она, продолжая целовать мои шрамы на руках, — киваю ей в ответ и вырываю ладони, перехватывая ее руки, целую пальчики. Не нужно ей знать, что шрамы на руках — это последствия моей терапии. Я много курил и тушил окурки об ладони, только для того, чтобы физическая боль заглушала душевную. Это мало помогало, но я делал это снова и снова, вдавливая тлеющие угольки в кожу.
— Вот и все, Леночка, и тебе придется жить с таким психом… — грустно усмехаюсь, стирая большими пальцами слезы с ее щек. — Но я понял, что ты держишь меня в этом мире, — хрипло признаюсь, потираясь щекой об ее щеку. — Твоя любовь не даёт захлебнуться. По началу это было невыносимо больно осознавать, но ты моя анестезия.
— Ты любишь ее? — сдавленно спрашивает она, скользя губами по моим щекам, скулам.
ЭПИЛОГ
Елена
Просыпаюсь от звона посуды, а следом за ним что-то разбивается. Надеюсь, это не мои любимые чашки. Переворачиваюсь на бок, обнимаю подушку Виталия, вдыхая любимый запах. Когда он в поездках, я вообще всю ночь не выпускаю ее из рук. Он настолько приручил меня, что, кажется, я не могу нормально дышать, когда его нет рядом. Говорят, первая любовь самая сильная, глубокая, искренняя и никогда не забывается. Я соглашусь. Так и есть. Только вот мы часто путаем ее с первым опытом. Как оказалось, я совершенно не любила Сергея. Моя первая настоящая любовь — Виталий. Это чувство нельзя описать. Мы вместе и мне хорошо. До этого я просто не знала, какие они — настоящие мужчины.
Виталий совсем не изменился, наверное, это я стала смотреть на него по-другому. А главное я люблю и любима в ответ. Это непередаваемое ощущение, когда чувствуешь любовь сильного мужчины. Рядом с Ароновым ничего не страшно, я ощущаю себя защищённой маленькой девочкой, мне наконец не нужно ничего решать, у меня есть мужчина, который отобрал эту функцию.
Встаю с кровати. Надеваю халат, раздвигаю шторы, открываю балкон, впуская в комнату теплый майский воздух, и вижу, что мама уже в беседке что-то вяжет и разговаривает с нашим псом, который выпрашивает у нее печенья. Виталий может очаровать любую женщину и моя мама — не исключение, она тоже принимает его власть, и они довольно неплохо уживаются вместе.
Иду в ванную, умываюсь, чищу зубы, собираю волосы вверх и поправляю длинный халат, который становится мне мал. Я беременна, на восьмом месяце, и живот растет не по дням, а по часам. И вместе с животом растут бедра, грудь и щеки. Но Виталий в восторге от того, что я начала поправляться.
Как только мы поженились, Виталий купил дом. Большой, но одноэтажный. Никаких лестниц. Ему продолжали сниться кошмары. Аронов злился, потому что ему снова и снова приходилось показывать мне свою слабость. Он даже пытался спать в разных комнатах, но разве я могла оставить его наедине со своими страхами? Я зацеловывала его шрамы и заставляла дышать вместе со мной. Все прошло с моей беременностью. В голове Виталия что-то изменилось, он настолько боялся напугать меня, что заставил свое подсознание не воспроизводить кошмары. И я была счастлива от того, что наша дочь смогла ему помочь, от того, насколько трепетно он заботится о нас, что смог победить своих демонов.
Прохожу в кухню и вижу, как мои мужчины готовят завтрак. Останавливаюсь на пороге и рассматриваю их. Андрюша старательно взбивает яйца, а Виталий режет сладкий перец для омлета. Конечно, Андрюша не называет его папой, потому что знает, кто его отец, но они настолько сдружились, что у них появились свои секреты. Виталий проводит много времени с моим сыном, разговаривает, чему-то учит и даёт все то, чего не хватало ребенку — мужское воспитание. Аронов — очень хороший пример мужчины. Я хочу, чтобы мой сын стал похож на него, а не на своего отца. Виталию не безразлична судьба моего сына, иногда он спорит со мной по поводу его образования, спортивных секций и прочего.
— И что вы разбили? — привлекаю к себе внимание, проходя на кухню.
— Ничего, тебе показалось, — отвечает Виталий, а Андрюша хмурится, пряча глаза. Подхожу к Виталию и целую его в щеку, воруя из-под ножа кусочек перца.
— Лена! — нервничает Аронов из-за того, что я подстилаю пальцы под его нож.
— Давай я сама.
— Елена Дмитриевна, сядьте, пожалуйста, и выпейте чаю, — Виталий указывает на чайник на столе. — Завтрак сегодня готовят мужчины.
Улыбаюсь, беру чашку и сажусь за стол, наливая себе чая. Иногда я не верю своему счастью. Когда в жизни непроглядная серость, рутина и быт, уже не веришь в то, что может быть все хорошо. Подпираю подбородок рукой и молча наблюдаю за тем, как Аронов уверенно хозяйничает на кухне и учит Андрея готовить. Мой мужчина неотразим. Даже в спортивных брюках и футболке он выглядит великолепно. Такой сильный, статный, уверенный в себе гад. Да, у него тяжелый характер. Виталий властен и ревнив, но до безумия любим. Осматриваю его руки, широкие плечи, спину, мужественные черты лица, любуясь своим мужем. А ведь он сразу мне понравился. Помнится, ворвавшись к нему в кабинет, я заглянула в эти глубокие глаза и испугалась. Наверное, я испугалась его власти и того, что он меня поглотит. Так и случилось. Меня как личности не существует. Я вся в этом мужчине. Я отдала себя ему в руки и позволила мной управлять. И мне хорошо от того, что мой покровитель — главный в нашей семье. Я чувствую себя любимой женщиной, а не загнанной лошадью.
— Елена Дмитриевна, со мной что-то не так?! — усмехается Виталий, посматривая в мою сторону.
— Да, Виталий Андреевич, вы до безобразия хороши в качестве повара, — отвечаю я.
— Я знаю, Елена Дмитриевна, — самоуверенно отвечает он, раскладывая омлет по тарелкам. Он подходит ко мне, наклоняется, чмокает в губы и отходит. А мне вдруг хочется плакать от счастья. Всему виной гормоны, на меня иногда накатывает. Пытаюсь сдержать слезы, но не могу, это сильнее меня.
Встаю из-за стола и, чтобы никого не расстраивать, выхожу в гостиную. Встаю возле большого окна, быстро моргаю, смотря на облачное небо и утираю слезы. Сама понимаю, что это ненормально, но беременность — «веселая» штука.