Покровитель
Шрифт:
– Что вы…
Незнакомец поднял руку, заставляя его замолчать.
– В такого рода делах репутация человека никогда не значит так много, как это должно быть. Большинство людей имеют доброе сердце, и они хотят приносить пользу другим, но ядовитое меньшинство желает видеть остальных раздавленными и униженными.
Его голос снизился до шепота, и хотя он продолжал смотреть на Боба, казалось, он смотрел в другие места, на других людей.
– Зависть, Боб. Зависть сжирает их живьем. Если у тебя есть деньги, они завидуют тебе. Но если у тебя их нет, они завидуют тому, что у тебя есть хорошенькая, симпатичная, любящая дочка. Они завидуют тому, что ты счастливый человек. Они завидуют тому, что ты не завидуешь им. Одна из самых больших ошибок человеческого существования в том, что некоторые люди не находят счастья в самой жизни, а находят его в несчастьях других людей.
Некоторой своей наивности Боб не мог отрицать, он знал, что незнакомец говорил правду. Он вздрогнул.
После некоторого молчания незнакомец заговорил тем же настойчивым голосом:
– И когда полицейские решат, что ты лжешь об Одиноком Рейнджере, который спас вас, они начнут сомневаться в существовании самого факта попытки ограбления. Они могут решить, что ты знал грабителя, не поделил с ним что-то и решил свести счеты, запланировав убийство и представив все, как ограбление. Так думают полицейские, Боб. Если даже им не удастся повесить на тебя это преступление, они надолго испортят твою жизнь. Разве ты хочешь усложнить жизнь Лауры?
– Нет.
– Значит, сделай по-моему. Боб кивнул.
– Я сделаю так. Но кто ты, черт возьми?
– Это не имеет значения. К тому же у нас мало времени.– Он зашел за прилавок и нагнулся к Лауре.– Ты поняла, что я говорил твоему отцу? Если полиция спросит тебя, что случилось… – Вы были с этим человеком, – сказала она, показывая в сторону трупа.
– Так будет правильно.
– Вы были его другом, – сказала она, – но потом вы начали спорить обо мне, хотя я не уверена, почему, ведь я ничего не делала.
– Это не имеет значения почему, дорогая, – сказал незнакомец.
Лаура кивнула.
– Потом вы застрелили его и убежали со всеми деньгами, а я была очень напугана.
Незнакомец посмотрел на Боба.
– И ей всего восемь лет?
– Она очень смышленая девочка.
– Но все-таки будет лучше, если полицейские не будут много допрашивать ее.
– Я им не позволю.
– Если они будут это делать, – сказала Лаура, – я заплачу и буду плакать, пока они не прекратят.
Незнакомец улыбнулся. Он смотрел на Лауру с такой любовью, что Бобу стало не по себе. Он вовсе не был похож на того подонка, который хотел затащить ее в кладовую; выражение его лица было ласковым и любящим. Он дотронулся до ее щеки. К удивлению, в его глазах заблестели слезы. Он заморгал и выпрямился.
– Боб, убери эти деньги. Помни, я убежал вместе с ними.
Боб понял, что по-прежнему держал в руке пачку банкнот. Он сунул их в карман брюк, и его свисающий передник закрыл выпуклость.
Незнакомец открыл дверь и поднял штору.
– Заботься о ней, Боб. Она очень необычная.
Потом он бросился под дождь, оставив дверь распахнутой, и нырнул в «бьюик». Колеса завизжали, и машина сорвалась с места.
Радио было включено все это время, но Боб услышал его теперь впервые после «Конца света», прежде чем грабитель был убит. Теперь Шелли Фабарес пела «Ангел Джонни».
Неожиданно он снова услышал дождь. Не просто отдаленный шум, а настоящий ливень, зло швыряющий потоки воды в стекла окон и грохочущий по крыше. Несмотря на врывающийся в двери ветер, запах крови и мочи стал гораздо сильнее, чем раньше. Выйдя из транса, вызванного ужасом, и вернувшись ко всем своим чувствам, он только сейчас осознал, как близка была Лаура к смерти. Он подхватил ее на руки, прижал к себе и, повторяя ее имя, гладил ее по голове. Он прижался лицом к ее шее, почувствовав свежесть ее кожи и пульсирующую артерию на горле, он благодарил Бога за то, что она была жива.
– Я люблю тебя, Лаура.
– Я тоже люблю тебя, папа. Я люблю тебя за сэра Томми Тода и за все остальное. Но нам нужно позвонить в полицию.
– Да, конечно, – сказал он, с неохотой опуская ее на пол.
На его глазах появились слезы. Его нервы были так взвинчены, что он не мог вспомнить, где был телефон.
Лаура уже сняла трубку и протянула ее отцу:
– Я могу сама позвонить им, папа. Номер написан здесь, на телефоне. Ты хочешь, чтобы я позвонила?
– Нет, я сам позвоню, дочка.
Моргая от слез, он взял из ее рук трубку и сел на старый деревянный стул, стоявший за кассовым аппаратом. Она положила руку ему на плечо, как будто знала, что он нуждается в этом.
Джэнет была эмоционально сильной женщиной. Но сила воли Лауры и ее самообладание были необычны для ее лет. Боб Шан не знал, откуда в ней это. Может быть, отсутствие матери сделало ее такой самостоятельной.
– Папа, – сказала Лаура, постучав пальцем по телефону, – нужно звонить в полицию, ты помнишь?
– Ах, да, – сказал он. Стараясь не обращать внимания на запах смерти, царивший в лавке, он набрал номер полицейского участка.
Кокошка сидел в машине напротив бакалейной лавки Боба Шана и задумчиво трогал свой шрам на щеке.
Дождь прекратился. Полиция уехала. Неоновые вывески магазинов и свет уличных фонарей освещали ночь, но шоссе оставалось темным, как будто его поверхность поглощала свет, вместо того чтобы отражать.
Кокошка приехал сюда одновременно со Стефаном, светловолосым и голубоглазым предателем. Он слышал выстрел, видел, как Стефан уехал на чужой машине, а потом смешался с толпой любопытных, когда приехала полиция. Он также в деталях знал, что случилось в лавке.
Он, конечно, знал и об истории Боба Шана, в которой Стефан выступал в качестве второго грабителя. Стефан не был их противником, а, напротив, являлся их спасителем. Лавочник без сомнения лгал, чтобы скрыть его истинное участие.
Лаура снова была спасена.
Но зачем?
Кокошка пытался представить себе, какую роль девочка могла играть в планах предателя, но ему это не удавалось. Он знал, что ничего не добьется и от самой девочки, потому что она была слишком мала, чтобы сказать что-нибудь полезное. Причина ее спасения была так же таинственна для нее, как и для Кокошки.