Покрывало ночи
Шрифт:
– Тарнай, ты жив?
– Еще бы! – отозвался тот, входя в кабинет. – Караульные будут дрыхнуть еще около часа, об этом я позаботился.
– Это уже твои проблемы, – отмахнулся Винк. – Ты здесь все-таки герцог, так что топай к своему повелителю и растолкуй, что к чему. Я пошел обратно. Разберешься с Арвалиреном – догоняй. Да, снимешь потом у него с морды липучку.
– Липучку? – восхитился Орн Тарнай.
– Ну да… – развел руками Винк. – Твой бедный повелитель пытался приблизить свою смерть путем произнесения различных, к несчастью, членораздельных
– Липучку… – мечтательно повторил Орн Тарнай. – А может, все-таки не снимать? По крайней мере еще суток двое…
– Думай сам, – отмахнулся Винк. – Но командиру ты понадобишься раньше. Так что заканчивай здесь и приходи.
Меж собой разведчики продолжали называть Эруэлла командиром. Так было привычнее. Так казалось правильным.
– Да ладно тебе, – пожал плечами Орн Тарнай. – Что, уже и помечтать нельзя?
Он повернулся и пошел к выходу из кабинета. Винк Соленые Пятки усмехнулся и коснулся татуировки на своей груди.
В казарме пили. Пили тяжело и страшно. Пили все – от седого иссеченного шрамами ветерана до безусого новичка. В казарме ожидали неимнуемого – быть может, смерти. Не такой смерти как в бою – смерти позорной, страшной. И хотя стояла бестревожная тишина, всем, даже самым беспечным, чудились тяжелые неотвратимые шаги. Они приближались… и никакой звон винных кружек не мог их заглушить. Ни соленые шутки, ни залихватские песни не спасали от приближающихся шагов – шагов, которых не было… но они все равно звучали, звучали…
В казарме пили…
– Говорю я вам – все будем болтаться… – угрюмо басил седоусый ветеран. – Вот помяните мое слово. Его Величество вернется – он не посмотрит! Не посмотрит, что это золотые шпажонки бунт затевали. Все пойдем на виселицу! Все-е. И правые, и виноватые. Все, – еще раз повторил он, пристукнув кружкой по столу.
Его собеседник отрицательно покачал головой и влил в себя еще одну порцию вина.
– А я говорю – будем, – бубнил ветеран.
С ним давно никто не спорил, ибо все боялись того же – но седоусый все равно продолжал свою речь… продолжал – потому что просто не мог замолчать… боялся замолчать… молчанием уже как бы начиналась так ужасавшая его позорная смерть.
– Все как один – на виселицу! И меня… на виселицу… всю мою беспорочную… службу… на виселицу! Все победы… – он всхлипнул и жалко зарыдал, давясь непривычной для него слезой. – Обидно-то как!
Его собеседник еще раз покачал головой, и новая порция вина отправилась по своему прямому назначению.
– Бежать надо, – подал голос кто-то из молодых солдат.
– На-а-адо, – скривился ветеран. – Вот ты и беги, если умный! Такую голь перекатную где хочешь возьмут! А мне – куда? Я, между прочим, всю свою жизнь… за Балурсу… за каждый камешек, за каждую былиночку! И все из-за каких-то прохвостов! Командиры, мать их заешь! Король им, видите, ли не по нраву! Подштаники с кружавчиками носить не умеет! Сволочи! Обидно-то как…
– Может, еще
– Обойдется! – фыркнул ветеран. – Для золотых шпажонок – обойдется! Потому как удрали все! А мы – вот они. Надо же хоть кого-нибудь казнить?
И вновь собеседник ветерана покачал головой, после чего наполнил кружку.
– Но… должно же быть хоть какое-то расследование, – робко подал голос все тот же молодой солдат.
– Расследование… – с горькой иронией протянул ветеран. – Король – он знаешь, какой? Он не посмотрит, что нас там и не было. Раз командиры влипли, значит все. Пиши пропало. Всех повинят.
Собеседник ветерана опять покачал головой. Видать, это раззадорило последнего еще пуще.
– А только я дожидаться не стану! – рявкнул он, словно командовал как минимум ротой. – Я – солдат! И… мой меч при мне! И раз уж моя жизнь не досталась врагам – палач ее не получит! Я сам выберу место и время для своей смерти. Воин должен умирать от честной стали, а не хрипеть, как свинья, задыхаясь в петле! Я имею право на такую смерть! Я ее заслужил, черт побери!
Сидящий напротив ветерана крупный мужчина в воинской одежде без знаков различия опять покачал головой.
– Да что ты все балдой-то трясешь? – вскипел ветеран. – Не согласен с чем – скажи прямо!
– Не согласен! – сказал тот.
Сказано это было так, что все насторожились и прислушались. Все как-то вдруг сообразили, что они и вовсе не знают этого человека. Кто он? Откуда? Остальные-то – свои. Все, кого ни ткни пальцем. Сколько раз вместе сражались, пили, пели, стояли в карауле, тискали девок, дрались… сколько раз… а этот?
Кто таков? Кто? Откуда? Зачем пришел?
– Ну так скажи, в чем я неправ, – в полной тишине проговорил ветеран. – Скажи, чтобы я мог согласиться с твоей мудростью или бросить вызов твоему нахальству!
– Король не станет никого казнить! – веско сказал незнакомец… нет, не сказал даже – пообещал.
Некоторые воины переглянулись. Чьи-то руки уже потянулись к оружию. От незнакомца веяло силой и… да, угрозой.
Правда это была не такая сила, как у магов, и не такая угроза, как у вознамерившихся тебя уничтожить врагов – но сила явная и угроза несомненная.
Кто знает, чем была эта сила и эта угроза?
Воин, не умеющий уловить признаки надвигающейся бури, недолго заживается на белом свете. Буря безжалостна – она сметает всех кто оказался на ее пути, всех, кто не укрылся, всех, кто не подготовился к ее встрече.
– Король не станет никого казнить, – с нажимом в голосе повторил незнакомец.
Тихо звякнула сталь в углу казармы.
– Не станет, – еще раз проговорил он.
– А ты, видать, вчера с ним виделся, и он лично тебе сообщил? – с ехидной неприязнью поинтересовался ветеран.
– Ну почему – вчера? – усмехнулся незнакомец. – Он и сейчас со мной. Он – это я.
– Что? – тоненько выдохнул ветеран.
– Ох! – присоединился к нему кто-то из молодых солдат.
В углу казармы звякнуло сильнее. Громче.