Покушение на ГОЭЛРО
Шрифт:
— Успокойтесь, Виктор! Это ведь не бандитов ловить — раз-два… и вяжи.
— Но, Леонид Петрович! Эти гады… Они же могут взорвать любую нашу электростанцию. Посмотрите, как они их наводнили своей агентурой!
— Вот, Виктор! Если мы прозеваем и они взорвут, тогда нас с вами надо действительно отдать под суд.
— Зачем же тогда рисковать, Леонид Петрович? Я не понимаю.
— Ничего, позже поймете, — сухо остановил его Базов. — О другом надо подумать, Виктор! Не провокация ли это? Возможно, подсовывают нам совсем не тех людей… Может такое быть?
— Что вы, Леонид Петрович, люди эти нам известны
— Да, да… все это так, Виктор, но почему Фишер, такой опытный разведчик, вел эти записи и хранил их в совсем небезопасном месте?
Базов продолжал задумчиво ходить по кабинету.
— Знаете что, — вдруг обратился он к Ларцеву, — нам надо глубже разобраться во взаимоотношениях Фишера и Бюхнера. Мы ломаем голову, а здесь может быть обычная конкуренция двух западных разведчиков. Каждый из них боится, как бы другой не присвоил его успехи, поэтому и ведет дневниковые записи и держит их далеко от служебного сейфа. Такие факты в истории были. В общем, Виктор, еще надо проверять и проверять, не делать поспешных выводов, а скрупулезно собирать факты и сопоставлять их.
ДАЛЬНИЙ ПРИЦЕЛ
В отделе Базова ждало известие. По условному адресу пришло письмо от второго военного инженера, завербованного в свое время абвером, — Наркевича. У него не было псевдонима, только номер в картотеке, скрытой за бронированной дверцей сейфа в русском отделе абвера — «НС-13».
Немцы забросили его в Россию с остатками русского экспедиционного корпуса, репатриированного из Франции еще в двадцатых годах. С тех пор в Берлине о Наркевиче словно бы забыли, никто на прямую связь с ним не шел. Однако Базов знал, что это не так и немецкая разведка пристально следит за ним, за его устройством и врастанием в советскую почву. Наркевич поступил работать на Златоустовский завод, быстро выдвинулся, стал начальником цеха, уважаемым человеком. И вот двенадцать лет спустя о нем «вспомнили» в Берлине.
Значит, пришло время, немцы что-то затевают.
Это было тревожно, хотя уже цюрихское сборище акул электротехнической промышленности вместе с разведчиками, как правильно отметил Менжинский, послужило своеобразным сигналом, что волки сбиваются в стаю.
Базов решил отправить Ларцева на Урал, в Златоуст, к Наркевичу. Виктор хоть и горяч, но осторожен, вдумчив, и он прекрасно справится с заданием: узнать, зачем абвер побеспокоил Наркевича после двенадцатилетней спячки.
Леонид Петрович вызвал Ларцева.
— Виктор Иванович, у вас много дел по Континентальхаузу?
— Как сказать, Леонид Петрович. Сидим у моря, ждем погоды. Правда, в последнее время, как я уже докладывал, они стали чаще ездить в командировки. Инспектируют…
— Знаю их объяснения — для Электроимпорта. Мол, чтобы избежать аварий, а главное — рекламаций, которыми фирма очень недовольна; нужен постоянный контроль представителей на местах, непосредственно на электростанциях, где устанавливаются турбины. Действительно, на самих турбинах в период пуска стало меньше аварий. Но участились поломки другого оборудования:
— Что же тут особенно думать, Леонид Петрович? — весело сказал Ларцев. — Вот получим еще новые данные — и брать надо всю эту компанию.
Базов сокрушенно покачал головой:
— Не все так легко и просто. Не забывайте, что Германия предоставила нам кредиты в миллионы марок. Другие фирмы торгуют с нами за наличные, за золото. А правительство США вообще запрещает бизнесменам с нами торговать.
— Что же теперь, за эти миллионы мы должны терпеть у себя явных шпионов?
— Шпионов не терпеть надо, а умело ловить, — Базов не сдержал улыбки.
Ему припомнился недавний разговор с Вячеславом Рудольфовичем Менжинским. Дело было поздним вечером, скорее, ночью. Базов уже собирался отправиться первый раз за всю шестидневку домой, когда раздался звонок внутреннего телефона. Леонид Петрович нехотя снял трубку, но тут же подобрался. Звонили от председателя ОГПУ. Попросили зайти.
В просторном кабинете председателя Базов, к своему удивлению, не увидел Менжинского за столом. Он лежал на широком кожаном диване.
— Извините, Леонид Петрович, что так принимаю. Впрочем… даже домой запретили ехать в машине. Приказали отлеживаться. Жаба эта грудная, будь она неладна, замучила. Жмет и жмет. Врачи накачали меня уколами да нитроглицерином до одури, приказали, заметьте — приказали, лежать. Пока приступ не кончится.
— Я с удовольствием посижу с вами, Вячеслав Рудольфович, — постарался как можно беззаботнее проговорить Базов.
Однажды он спросил своего врача, что это такое грудная жаба. Тот посмотрел на него поверх пенсне: «Вот у вас радикулит, вступит, как говорят, в поясницу — и ни туда ни сюда. А теперь представьте, будто вот так вам «вступило» не в поясницу, а в грудь, в сердце. Тогда вы и будете иметь представление, правда отдаленное, о приступе грудной жабы, или, как мы, врачи, ее называем, стенокардии». И Базов, войдя в кабинет и увидев лежащего Менжинского, представил на мгновение этот «радикулит в груди, в сердце» и почувствовал, как у него на лбу выступил холодный пот.
— Я вас почему побеспокоил, — продолжал Менжинский, — есть приятная новость. Помните, мы с вами готовили материалы по Инснабу? Спекуляция, перекупка иностранцами исторических и художественных ценностей. Разведчики прикрывали этим свою деятельность и попутно зарабатывали.
— Конечно, конечно, Вячеслав Рудольфович.
— Так вот, принято решение правительства о ликвидации Инснаба. Цели преследуются иные, но и ловкачам-дипломатам, а с ними и разведчикам по грязным лапам достанется.
— Ох, как пора! А что же будет?
— Станем продавать иностранцам, да и нашим гражданам промышленные товары за валюту, за золото. Это будет чисто коммерческое предприятие. По ходу дела крепко ударим по черному рынку. Зачем гражданину такому-то, у которого есть золотишко, идти к перекупщикам на толкучку? Он идет в государственный магазин, говорят, его будут называть «Торгсином», и по валютной стоимости золота может приобрести все, что его душе угодно. Таким образом мы сможем прекратить и утечку золота за границу.