Полчаса
Шрифт:
– Доченька, радость моя, можно? Мне нужно сообщить тебе важное известие…
– Ах, конечно же, моя милая драгоценная маменька, заходите, я внимательно слушаю! – прощебетала Людмила.
Мама Людмилы, княгиня Зоя Витальевна Варшавская, миловидная приятная смуглая молодая женщина тридцати пяти лет с большими карими глазами, во взоре которых читались нежнейшая любовь к дочери и библейское смирение, зашла, села на вшитый диванчик рядом с дочерью, приголубила её и начала тихо разговор:
– Доченька милая, знаешь, мы с тобой уже давно обсуждали проблемы с поиском жениха, а тут недавно ко мне наносил визит его сиятельство граф Шустров, мой давний знакомый, он просил твоей руки для своего племянника, графа Евгения Петровича Дубова, я хорошо знакома с их семьёй и… . Извини меня, пожалуйста,
Людмила слегка манерно, но изящно артистично сложила свои маленькие ручки, закатила взор больших изумрудных глаз, и со вздохом ответила:
– Ах, милая маменька, я право, не могу обижаться на вас или перечить, потому что слишком люблю вас и мы слишком душевно близки, и меня нисколько не задело, что вы сделали выбор и дали согласие в обход меня, я прекрасно понимаю ваши мотивы. Я согласна, что мало, кто сватается ко мне, я не пользуюсь популярностью в свете, хотя возраст же уже позволяет выйти замуж, а тут ещё и папенька ко Господу отошёл, и моё замужество стало ещё боле желанным для нас, а серьёзным препятствием является моя болезнь. Но я, честно, разочарована вашим выбором! Граф Евгений Петрович – самый скучный, молчаливый, нелюдимый и высокомерный молодой человек в дворянском свете Санкт-Петербурга! Мы несколько раз виделись на балах, и танцевали, и, мало того, что он очень высокомерный в общении, что я терпеть не могу, так ещё оказался очень скучным собеседником, неуклюжим в танцах, неказистый внешне. Ну, и выбор вы сделали, милая маменька! Может, пока не поздно, расторгнем помолвку?
Зоя Витальевна с сочувствием и нежностью взглянула на доченьку и ласково и ответила:
– Солнышко, доченька, если ты так категорично против, мы, конечно, расторгнем помолвку, никто ни в коем случае не будет заставлять силой тебя идти под венец, но прислушайся, пожалуйста, ко мне, почему я считаю, что пока лучше этого не делать. Во-первых, вы с Евгением виделись на балах всего пару раз, и тогда ограничились чисто официальным формальным общением во время бала, зачем же ты так быстро уже делаешь выводы о его характере, что он, якобы, высокомерный и скучный? Первое впечатление может быть очень обманчивым. Да, и насчёт красоты признаюсь, что в молодости я была далеко не первая красавица, самая настоящая простушка деревенская, однако это не помешало твоему папе, первому красавцу в дворянском свете, ты в него пошла и внешностью, и нравом, полюбить именно меня. Я думаю, если ты дашь ему шанс проявить себя в общении, твоё мнение ещё изменится. Во-вторых, ты сама же признала, что не в нашей ситуации, кровиночка моя ненаглядная, ждать идеальной любви. Мы богаты, но всё равно желательно, чтобы в доме был мужчина, глава семьи, который лучше разбирается в экономике и сможет добиться процветания имения, женихов у тебя не так уж много. Ну, кто сватался? Тот бравый гусар Хорьков? Так я тебя за этого нищего пьяницу сама не пущу, да и ты говорила, что он тебе совершенно не интересен. Герцог Мишель Флёр? Ну, если тебя не смущает, во-первых, то что он с большой неохотой собирался принимать православие, а сперва вообще уговаривал сделать наоборот, чтобы ты приняла католичество, и только, когда понял, что уговоры бесполезны, сказал, что из одолжения тебе примет православие. Во-вторых, его многочисленные дети от первого брака и его солидный возраст шестьдесят лет. Мне кажется, что герцог Флёр тоже не вариант. И за кого ты будешь выходить замуж? И, между прочим, болезнь сильно усложняет поиски жениха…
Тут Зоя Витальевна нежно взяла дочь за ручку и воскликнула со слезами в голосе:
– Доченька, милая, это что такое?! Опять? Опять, когда вышивала, нарочно себе иголочкой ладошку колола?! Да что же случилось у тебя в душе после ухода отца?
Людмила нежно облокотилась на маму и заплакала:
– Мамочка, я и сама не знаю, не знаю, что это со мной, я хочу выздороветь, я… стараюсь делать что-то, но у меня не получается… четыре месяца уже нет папы, а никак ещё не могу смириться и принять, не могу поверить в это и отпустить…
Кроткая и мягкая Зоя Витальевна стала обнимать, целовать дочку в белокурую макушечку, гладить и ласково утешать:
– Ничего, Солнышко, кровиночка моя, не оправдывайся, ты не виновата, не переживай, молись. Господь Христос обязательно поможет, и я молюсь неустанно только о здоровье твоём, вот увидишь, всё наладиться, нужно лишь приложить ещё чуть-чуть больше стараний, я всегда готова помочь. И быть может, если бы у тебя появился желанный жених, тебе было бы легче выздороветь, поэтому я и прошу тебя отвлечься от книг и обратить внимание на Евгения. Что скажешь? Завтра бал у их сиятельств Вишневских. Граф Евгений и его дядя тоже будут там. Ты сможешь?
– Смогу… – тихо протянула Людмила, уткнувшись матери в плечо и перестав плакать.
Людмила вовсе и не думала спорить с любимой маменькой, просто сейчас ей очень нужна была поддержка, и только мама понимала её лучше всех…
Глава «Всё изменят в жизни полчаса,… всё перевернут…»
… Следующим вечером пожилой сморщенный граф Шустров вместе с сыном и племянником прибыл на бал. Признаться честно, настроение у Евгения было испорченное: прекспектива весь вечер провести в обществе «избалованной жеманницы» «мартышки» княжны Варшавской ни капли не нравилась ему, а в модном наряде он чувствовал себя неловко, будто на медвежонка фрак надели. Особенно на фоне красавца Николя в военной форме.
Собственно, бал ещё не начался, все только ещё готовились. Оркестр занял своё место в роскошной бальной зале с мраморными колоннами, крестьянки ставили на столики сладкие десерты, чай, кофе, шампанское, гости подъезжали в больших грохочущих каретах…
… Евгений увидел среди прибывших гостей и мадмуазель Людмилу с её маменькой княгиней Варшавской.
Надо отметить, что Людмила была сегодня особенно хороша. Белоснежное, украшенное кружевом и жемчугом узкое платье красиво подчёркивало стройность девушки, изящность хрупких плечей и ручек, на тоненькой шейке дополняла образ жемчужная нить, в маленьких ушках красиво смотрелись крупные изумрудные серёжки, на ручках были лилейные перчатки. А заканчивала образ высокая причёска из блондинистых волос с лавровым венком из серебра…
«Вырядилась, как фарфоровая кукла! Как будто лучше других молодых особ! Тьфу! – с пренебрежением подумал Евгений, хотя не смог не признать в мыслях – Но её красавицей не даром считают, она – сударыня редкой красоты. Эх, если бы при такой внешности приятной ей бы ума…».
… Потом начался сам бал. Гости развлекались, играли в «змейку», «ручеёк», угощались, слушали романсы в исполнении известной французской певицы, и танцевали. Полонезы, вальсы, галопы, котильоны, кадрили…
… Евгений танцевал с Людмилой, и молодые люди пытались тщетно разговорить друг друга и сдружиться, но пока искры летели не от любви, а от ненависти, а все попытки сблизиться терпели фиаско.
– А что же вы, сударь Евгений, такой неразговорчивый? Или вам так-с не нравится бал? – кокетливо попыталась начать беседу Людмила, настороженно погладывая изумрудными глазками на Евгения.
Пока его угрюмый вид не привлекал, а пугал девушку. А Евгений тем временем был раздражён её кокетством и подумал: «Ну, и о чём можно поговорить с безмозглой красивой дурочкой?», но с неохотой ответил:
– Да-с, мадмуазель, я не большой любитель балов и маскарадов. Предпочитаю, чаще всего, более серьёзные занятия, например, чтение, изучение наук…
– Я тоже-с большая любительница высокой литературы, часто, тронутая до глубины души при чтении, могу заплакать, люблю и театр, музыку. А вы когда-нибудь плакали от искусства? – попыталась наладить общий язык с Евгением Людмила. Однако Евгений на это с явным презрением буркнул:
– Мадмуазель, прозвольте-с заметить, то я не считаю любовные французские романы, подобнее работам Ричардсона и Руссо, высокой литературой, напротив, отмечаю примитивность таких бульварных книг, и уж тем более не вижу там повода прослезиться. И повышенную эмоциональность считаю чисто дамской чертой характера, и уж никогда над чтением не плакал, хотя тоже люблю театр, классику…