Полдень XXI век, 2010, № 09
Шрифт:
— Ползем выше, не тормозим…
Вылез наверх по вбитым в стену кольям, выволок себя через проломленную бетонную плиту и попал в вентиляционный блок, который раньше, видимо, качал воздух в метро. Приоткрыв дверцу, мы вышли в толпу, но явно не в ее центр.
— Лихо придумано, — признал я.
— А то! — заржал урка, впрягаясь в лямки тяжеленного туристического рюкзака. — А ты, кстати, не помнишь меня? Нет? Девять лет назад, ты тогда «важняком» был, подтягивал всех подряд по покушению на Чубайса.
— Сколько
— Все ловятся. Мне тридцать четыре, просто фигура пацанская и голос звонкий, в темноте за пятнадцатилетку легко сойду, ваших только так накалывал.
Мы отошли метров сто вперед по Выборгскому, я остановился, решив дожидаться Ваньку. И был прав — через десять минут из месива орущей толпы вышел пацан, ведя рядом с собой скутер.
— Пацан наш? — догадался аферист.
— Наш, — подтвердил я.
Скутер троих нес с трудом. Сзади матерился сползающий Козырь, впереди стенал сидящий на краешке сидушки Ванька, а я вел мокик вперед и надеялся, что он не сломается.
На посту перед Приозерским шоссе нас остановил усиленный наряд. Бойцы были нервные, злые, на мои корочки отреагировали странно. Я понял — чем ближе последние челноки, уходящие без них, тем меньше цены любому имени и любой бумаге. Завтра утром, скорее всего, любого имеющего подписанную зеленую карту будут рвать на месте.
— Что в рюкзаке? — поинтересовался напоследок младший лейтенант.
— Еда, выпивка, одежда, — спокойно ответил Козырь. — Нет, блин, я на «Ковчег» повезу наркотики, оружие и бриллианты!
Логика в его словах присутствовала, и лейтенант поверил — в отличие от меня. Слава богу, милиционеры не догадались проверить имена на зеленых картах. Там были выдавлены «Марк Гольдбейн», «Марта Гольдбейн» и «Вячеслав Тичкин». Даже самый доверчивый постовой догадался бы, что здесь что-то не так.
До Касимово не доехали пары километров — внутренние войска оцепили зону по широкому радиусу и ссаживали всех, рекомендуя дальше идти пешком. Как и на посту, именами в картах они не интересовались — резанули индикаторами наискосок и удовлетворились разрешающим писком, подтверждающим истинность документов.
Второе кольцо тоже легко пропустило нас, хотя на босого оборвыша Ваньку смотрели с подозрением, а через него и на нас.
Беженцы, стремящиеся успеть в последний вагон, в основном прилетали на вертолетах, но изредка попадались и такие, как мы, — пешеходы.
Навстречу нам выводили по одному и парами неудавшихся «зайцев».
— Слушай, может, я все же к тетке, — жалобно спросил Ванька.
— И тогда послезавтра ни тебя, ни тетки не будет, — жестко ответил я.
Стас заметил меня издалека — глаза у него всегда с нужной стороны, старая школа, сейчас молодняк так не учат.
— Этих пропустить, свои! — заорал он. — Ленька, сукин
— Рябцев, как вы обращаетесь к старшему по званию? — уколол я в ответ. Разжалование Стаса из подполковников в майоры было притчей во языцех, так же как мой конфликт с президентом по поводу сентябрьского указа. — Здорово, чертяка.
Он провел нас за самое хитрое оцепление, в котором точно распотрошили бы рюкзаки, изъяв у меня пистолет и два резиноствола, а также все незаконное, что было у Козыря.
— У тебя есть лишняя карта? — спросил он прямо. — Своя-то наверняка есть, ты не тот человек, которого оставят внизу.
— Лишней нет, — я озадаченно посмотрел на него. — А что, у вас свободных нет?
Стас матюгнулся, виновато глянув на Ваньку.
— Прижали нас, генерал кинул, скотина, прав ты был насчет него. По моей карте полетела младшая дочка, еще бы Ирку пристроить, и я буду счастлив.
Я протянул руку к Козырю, тот возмущенно взвыл, но отдал свой билет — с именем «Марта Гольдбейн», я достал из кармана с именем мужа, сына, отца или брата безвестной Марты и протянул урке.
Женскую карту я отдал Стасу.
— Ничего, что она именная?
— Ничего, — рассмеялся майор. — Прорвемся.
— Тогда и ребят тоже проведи, у них документы с именами не стыкуются.
— Не вопрос, Воропай, — от этого институтского прозвища меня проняло — лет пять никто так не называл. — Хоть тушкой, хоть чучелком, но протолкну. А мы с тобой на следующем полетим, это я тебе гарантирую.
Он ушел вместе с Ванькой и Козырем, а через полчаса назад вернулся один Козырь.
— Он у тебя карту отобрал? — изумился я.
— Да нехрен мне там делать, — скривился уголовник. — Сука, дожился, менту на халяву что-то отдал! Но я правда, как челнок увидел, сердце свело — лучше здесь сдохнуть, чем там висеть. Сорок лет полета на инопланетной барже — это не по мне.
Самолет серебристой птицей разогнался и тяжело взлетел.
— Стас просил тебе передать, больше челноков наверх не будет. Всем базарили, что еще сутки улетать будут, чтобы без кипеша. Все, теперь все нужные улетели.
Сразу после его слов раздалось два одиночных выстрела и серия очередей.
— Это что? — встревожился Козырь.
— Это сходят с ума псы, которые поняли, что хозяева их использовали и бросили. — Я вспомнил разъяренное лицо президента. — Я бы тоже с ума сошел, если бы не жена и дочки.
Тенгиз в полевой форме без знаков различия смотрел на то, как заправляли его вертолет.
— Не спрашивай, не захотел, — ответил он, не оборачиваясь на незаданный вопрос.
— Да я так знаю, ты же нам еще двадцать лет назад все уши прожужжал про предков, лежащих на Волковском проспекте, про родную землю и долг, честь и совесть.