Полдень XXI век, 2010, № 09
Шрифт:
Бесконечная лента слов.
— Да, — выдавил Леонид. Оглянулся на Лайму, прижал аппарат к уху. — Все в порядке.
— Тебя встречать в Москве?
— Да, — сказал он. — Нет.
Нужно было сказать «нет» два раза. Почему он…
— Хорошо, — сказала Наташа. — Я тебя люблю.
Он не слышал от жены этих слов уже лет… сколько же… в последний раз, когда были на юбилее Ургента… возвращались пешком через Измайловский парк, лето, теплынь, они остановились под деревом, будто покрывалом отгородившим их от мира, и начали целоваться, будто в первый раз… я тебя люблю… я тебя люблю… оба шептали одно и то же… да, в последний
Он должен был ответить, Наташа ждала, он слышал ее дыхание, будто говорила она из соседней комнаты, а не с противоположной стороны планеты.
— Все в порядке, — пробормотал Леонид. — До встречи.
Он не сказал даже обычного нейтрального «целую». Знал: минуту-другую Наташа будет бессмысленно смотреть на экранчик телефона, а потом швырнет аппарат на стол и станет плакать и злиться, а когда он вернется… если вернется…
— Ты не сможешь здесь одна. Слышишь?
Он говорил по-русски, Лайма русского не знала. Русский знала другая Лайма, а эта, стоявшая к нему спиной… поняла или нет?
— Ты не сможешь остаться одна, — повторил он по-английски.
— Почему? — сказала Лайма, не оборачиваясь. — Теперь я даже смогу приезжать на могилу Тома, зная, что он жив. Спасибо тебе.
— Кого ты все-таки любишь? — спросил Леонид с тоской. — Тома-мертвого здесь или…
Он хотел спросить «или меня-живого — там?», но он тоже был сейчас здесь, они оба были здесь, помня себя такими, какими остались во вселенной, где Тома спасли.
— Я не знаю, — сказала Лайма.
Она пошла к нему. Она шла и шла и не могла дойти, он пошел навстречу, но пространство между ними растягивалось, будто Лайма шла из другого мира, из вселенной-клона, где та же кухня, то же небо за окном, и та же любовь, о которой хочется говорить.
— Я люблю тебя, — сказал он, и пространство, наконец, пропустило Лайму к нему, они стояли, прижавшись друг к другу и опустив руки.
Мобильник заиграл Моцарта.
— Это твой шеф, — сказала Лайма.
Она опять оказалась права.
— Леня, — голос Бредихина был сух, как русло Аму-Дарьи в летний зной, — мы выезжаем, будем у вас минут через пять. Я имею в виду дом мисс Тинсли, ты там, я не ошибаюсь?
Удивительный сарказм. Выдавленный.
— Евгений Константинович, я же сказал, что не поеду.
— Твоя виза заканчивается. Все равно придется вернуться, а перемена даты вылета повлечет штрафные санкции, которые ты оплатишь из своего кармана.
Леонид пожал плечами, и Бредихин воспринял не увиденный им жест, как знак согласия.
— Послушай, Леня, — сказал он миролюбиво, — ты совершаешь большую ошибку. Это не мое, в принципе, дело. Женщина, я понимаю… Масса совпадений, да. У кого угодно крышу снесет. Я сам…
Он замолчал.
— Вы сами… — напомнил Леонид.
— Да… На какое-то время поверил, будто… Передача эта… Леня, разве не очевидно, что мы случайно увидели не предназначенную для нас трансляцию, отраженный сигнал…
Папа действительно в это верил?
— Евгений Константинович, — прервал Леонид сбивчивую, как ему показалось, речь Бредихина, — в том, что произошло, и в том, что происходит сейчас, нет ни грана случайности. Все закономерно, причины, как положено, вызывают следствия, а следствия являются причинами новых событий. Как если вы подали документы на замещение должности завотделом, а через неделю якобы совершенно случайно разругались с руководителем другого отдела, который, казалось бы, никакого отношения…
Не стоило напоминать о событиях пятилетней давности. Бредихин хотел возглавить отдел физики релятивистских объектов, подал документы, и его завалили на ученом совете, а неделю спустя шеф подрался с Коробовым, руководителем отдела солнечно-земных связей, они и знакомы почти не были, раскланивались при встречах, а тут Бредихин при всех подошел к Коробову, влепил пощечину и, не сказав ни слова, повернулся, но не таков был Коробов, чтобы сносить оскорбления, он толкнул Папу в спину, тот упал, и началась свалка. Драчунов разняли, и, поскольку объяснений не последовало ни от одного, ни от другого, все решили, что Бредихин «с глузду зъихал», как выразилась Мариэтта Семеновна из секретариата. На самом-то деле (Леонид знал точно) у Коробова были давние причины ненавидеть Бредихина. Когда-то они ухаживали за одной девушкой, она было выбрала Коробова, но Бредихин не стерпел и что-то ей наговорил, та поверила, брак не состоялся, Коробов хотел набить сопернику морду, но не получилось — как раз тогда Бредихин уехал на Кавказ, возглавив группу «маньяков». В том, что через много лет Коробов оказался в обсерватории, тоже не было ничего случайного — здесь смонтировали лучшую аппаратуру для отслеживания солнечных вспышек. Соперники игнорировали друг друга, хотя оба давно были женаты, у обоих дети, а поди ж ты… Разве мог Коробов на ученом совете упустить возможность подгадить бывшему сопернику? Слово — тому, слово — этому, вода камень точит… Семь против, трое — за.
— Что общего? — холодно осведомился Папа.
— Только то, что все закономерно. Причинно-следственные связи иногда невозможно выявить, если рассматривать Вселенную в единственном числе. А в системе вселенных-клонов связи выявляются сразу и выглядят простыми.
— Леня, нет времени на научные дискуссии. Нужно ехать, понимаешь? Вещи у тебя с собой? Спускайся, мы уже внизу.
— Не нужно меня ждать, — твердо сказал Леонид. — Я не полечу.
Он нажал кнопку отключения связи, помедлил и выключил аппарат. Прозвучал короткий перезвон, экранчик погас.
— Они уехали, — сказала Лайма, смотревшая в окно. Леонид обнял ее за плечи. Волосы Лаймы пахли шампунем, запах показался Леониду неземным, из другой вселенной, это был запах еще не открытой планеты, еще не сваренного мыла, еще не выросших цветов, еще не прилетевшего ветра.
— Леня, — Лайма перешла на русский, — я вспомнила сейчас… Ты пришел ночью, была буря, океан ревел, я тогда жила в Пальмасе, на самом берегу, брызги долетали до окон, но я не закрывала, мне нравилось, когда капли попадали на лицо. Ты мог войти в дверь, но полез на дерево и чуть не упал. Я подала тебе руку, и ты спрыгнул в комнату… помнишь?
Леонид слушал, закрыв глаза. Розовые, зеленые, желтые круги сменились мгновенно высвеченным кадром из объемного фильма, одним из почти бесконечного числа кадров-реальностей, разбросанных в пространстве-времени множества вселенных-клонов. Изображение исчезло, но осталось в памяти.
— Да, — сказал он, зарывшись лицом в волосы, пахнувшие всеми воспоминаниями мира. — Я ужасно боялся упасть, но еще больше боялся, что ты скажешь «уходи».
— Разве ты не понимал, что я…
— Я думал, у тебя есть Том.