Полдень, XXI век (август 2011)
Шрифт:
– Можете.
Алексеев энергично растёр подрагивающие руки и дотронулся до крайнего яйца. Оно было пустым. Тогда Пётр Семёнович коснулся малахитового. Тёплая нежность и ощущение небывалой жизненной силы хлынули через пальцы. Алексеев упал на колени и разрыдался.
– Оно? – зачем-то спросил Репей.
Алексеев, счастливо смеясь, затряс головой так, что слёзы полетели во все стороны.
– Надо же! – Проводник наклонился к зверьку-самураю. – Ты верил, что у нас получится?
Тот ответил непристойным куплетом и шумно затрещал
– А ты? – Репей взглянул на алконоста. – Хотя ты-то должен был верить.
– Я знал, – сказал алконост.
В это время треснула малахитовая скорлупа.
Птенец был уродлив, как все птенцы хищных птиц. Несоразмерно большие головы бессильно мотались на мокрых тонких шейках, клювы разевались, демонстрируя яично-жёлтое нутро, слепо таращились затянутые белёсой плёнкой глазки, разъезжались слабые лапы, и только металлическая бляшка на груди яростно горела имперским золотом.
– Кажется, у этого чуда должна быть корона, – заметил Репей.
– Будет! – пообещал Пётр Семёнович.
Через два дня птенец вовсю жрал мух и червяков, пронзительно орал, если кормёжка задерживалась, и больно лупил клювами по подставленному пальцу. Ножки и шейки у него окрепли, глазки прояснились, на зачатках крыльев начали появляться крошечные пёрышки, а коготки отвердели. Алексеев вился над ним, как орлица над орлёнком, соревнуясь в проявлениях материнского инстинкта с алконостом. Тот больше не проронил ни слова, сколько Репей ни пытался его разговорить.
Проводник скучал. От ловли насекомых он сразу отказался, объявив, что в оговоренные функции это не входит. Он вообще относился к птенцу без приязни и едва ли не настороженно. Когда Алексеев допытывался, почему так, отвечал уклончиво, а после особенно настоятельных расспросов признался, что всегда был в принципиальных неладах с государственной властью, отчего и сбежал однажды сюда.
– С одной стороны, вроде, в Отечестве живёшь, а с другой – поодаль.
Пётр Семёнович неодобрительно хмыкнул и, размахивая сачком, побежал ловить кузнечиков.
Ещё через день Алексеев засобирался в дорогу. Он соорудил на дне своего рюкзака пуховую берложку и наловил полный садок всевозможной летающей, прыгающей и ползающей живности.
– Пора выдвигаться, – сказал он Репью, усадив возмущённо пищащего на два голоса птенца в подготовленное гнёздышко.
– Родина заждалась? – Проводник посмотрел на бравого «туриста» с иронией.
– Не нужно так, Виталий, – мягко попросил Алексеев.
– Хорошо, не буду, – серьёзно сказал Репей и переглянулся с алконостом. – Откроешь окно?
Алконост захлопал крыльями и пронзительно заклекотал. В нескольких метрах от гнезда закрутился маленький горизонтальный смерч, начал укорачиваться, одновременно расширяясь и как бы выворачиваясь наизнанку. Наконец раздался хлопок, и на месте исчезнувшего смерча появилось багровое, словно печной зев, жерло «окна».
– С ума сойти! – воскликнул Алексеев,
– Да ладно. Я и сам, когда в первый раз увидел, не сдержался.
– Слушайте, но если можно вот так, запросто… какого чёрта мы тащились сюда так долго?
– А это, дорогой Пётр Семёнович, пусть останется для вас загадкой. Если разгадаете, вернётесь. По рукам?
– По рукам! Так я могу идти?
– Вперёд! – сказал Репей. – Да садок не забудьте. Наши-то букашки проверенные, экологически чистые, а у вас там цыплёнка ещё неизвестно чем кормить будут. Заработает расстройство желудка – вся страна передрищется.
Алексеев натужно рассмеялся.
Усик антенны колебался медленно, словно преодолевая сопротивление жидкости. На его конце балансировала большая, очень красивая – белая с алым – бабочка. Репей присел рядом с вешкой на корточки. Девушка лежала в коконе собственных русых волос, как пасхальное яичко в гнезде алконоста. Репей посмотрел на её ступни. Татуировки исчезли без следа, пяточки были младенчески-розовыми. Мёд в чашечке пупка приобрёл золотистый цвет. Репей опустился на четвереньки и лизнул мёд языком.
Девушка поёжилась от щекотки и хихикнула.
– Я жениться собираюсь, – сообщил Репей её светящемуся лицу. – Сказали, что у вас, в Медведевском уезде, лучшие невесты.
– Ну и как, правда? – спросила девушка, открывая глаза.
– Похоже на то, – сказал Репей и подал ей руку.
Высоко в лазурном небе, невидимый с земли, истошно пел жаворонок.
2
Личности. Идеи. Мысли
Сергей Соловьев
Замки на горах
Вступление. Когда много путешествуешь, возникает соблазн – поверить в правоту «восточных» религий. Все – иллюзия, все – декорация, покрывало Майи, и только. Иллюзии, однако, создаются сознанием, и не так непроницаемы для анализа, как реальность – в предположении, что она существует. Это небольшое эссе – о переплетении иллюзии с реальностью. Сюжет, в сущности, очень ограниченный. Несколько реальных замков (в большинстве своем, на горах, в соответствии с названием) и пара замков литературных, например, замок из известного романа «Замок» Кафки. Чем не патентованный образец иллюзии?
В большинстве своем замки, о которых идет речь, находятся на территории бывшей Австро-Венгрии или по соседству, иными словами, в краях, хорошо известных Кафке. Это Петроварадин в Новом Саде (ныне – в Сербии), Пражский Град, Братиславский замок (ныне – в Словакии) и Кёнигштайн в Саксонии (недалеко от Дрездена, по соседству с чешской границей). Конкретный выбор достаточно случаен – связан с тем, что видел автор эссе, но замки эти принадлежат обширной, хотя и не очень четко определенной категории «замков на горах австро-венгерского типа».